«Сегодня мы живем накануне завершения второго тысячелетия, во времена апокалиптических предчувствий всемiрного разрушения. Каков смысл той трещины, которая отчетливо предстает в виде железного занавеса, разделившего человечество на две половины? Что произойдет с нашей культурой, с нашим человеческим существованием вообще, если начнут рваться водородные бомбы? Либо если духовный и моральный мрак государственного абсолютизма распространится по всей Европе? У нас нет ни малейшего повода недооценивать эту угрозу. По всему западному мiру уже имеются подрывные меньшинства с заготовленными для поджога факелами. Они даже пользуются защитой нашего права и нашего гуманизма, а потому на пути у этих идей стоит лишь критический разум благоразумного и духовно стабильного слоя населения. Не стоит переоценивать его мощь. Она изменчива, находится в зависимости от национального темперамента, страны, даже региона с его системой общественного воспитания и образования и прежде всего от воздействия серьезных факторов политической и экономической природы. […] Мало толку от того, что социальную диктатуру клеймят как утопию и объявляют ее экономические принципы неразумными. Во-первых, тут Запад разговаривает сам с собой, его аргументы слышны лишь по эту сторону железного занавеса, а во-вторых, любые экономические принципы могут применяться если только примириться с вытекающими из них жертвами. Любая социально-экономическая реформа осуществима, стоит согласиться с голодной смертью трех миллионов крестьян, да еще при наличии миллионной армии безплатной рабочей силы. Такое государство не боится никаких социальных или экономических кризисов. Пока власть государства неприкосновенна, т.е. пока в распоряжении есть хорошо откормленная и дисциплинированная полицейская машина, такое государство может существовать неограниченно долгое время и даже приумножать свою власть. Несмотря на мiровой рынок, состояние которого в значительной мере зависит от уровня оплаты труда, оно может увеличивать число своей неоплачиваемой рабочей силы, т.е. считаясь лишь с естественным ее приростом, а тем самым оставаться конкурентоспособной. Настоящая опасность грозит ему только извне, от военного нападения. Но риск год от года уменьшается, поскольку и военный потенциал диктаторских государств непрерывно растет, и Запад не может позволить себе нападения, которое тут же пробудило бы русский или китайский национализм и шовинизм, – это целиком исказило бы благое намерение. Остается лишь одна возможность, а именно распад этого государства изнутри, предоставив его своему внутреннему развитию. Поддержка извне здесь иллюзорна, если учесть имеющийся аппарат контрразведки и опасность националистической реакции. К тому же в распоряжении абсолютного государства за его пределами находится целая армия фанатичных миссионеров. Проходится считаться с “пятой колонной”, которой предоставляет убежище правовой порядок западных государств. В ряде стран многочисленные общины тех, кто держится подобной веры, означают и слабость государственной воли. Сходное воздействие Запада по другую сторону остается невидимым и неощутимым, хотя нельзя исключить существования известной оппозиции в народных массах на Востоке. Всегда были и есть мужественные и честные люди, ненавидящие ложь и тиранию, но не нам судить, могут, ли они воздействовать на массы при господствующем полицейском режиме. В этих условиях перед Западом вновь и вновь встает вопрос: что мы можем сделать против такой угрозы? Хотя Запад располагает значительной экономической мощью и заметным оборонным потенциалом, это не приносит успокоения. Ведь хорошо известно, что даже лучшие пушки и сильнейшая промышленность, относительно высокий уровень жизни недостаточны для того, чтобы сдержать психическое заражение религиозным фанатизмом».
К.Г. Юнг «Настоящее и будущее» (1957). Перевод А.М. Руткевича.
Илья Репин. Портрет С.Ю. Витте. 1901-1903 гг. Третьяковская галерея. Фрагмент.
ДЕНЬГИ И ВЛАСТЬ
Зазеркалье
Приведенные нами случаи не оставляют места для восторгов ловкостью исполнителей описанных акций, но позволяют, на наш взгляд, отметить некую закономерность. Во всех приведенных случаях каждый раз была своя проигравшая сторона: Германия, Россия, Франция. Однако было бы крайне неосмотрительно объяснить это только тем, что кто-то в каждом конкретном случае просто переиграл другого (был искуснее, ловчее, удачливее). Сегодня ты, а завтра я – слишком всё это просто. Важно, как нам представляется, другое: во всех столь разных случаях была одна и та же, пусть и неявная, выигрывавшая сторона. Именно эта последняя выбирала, к кому присоединиться в каждом конкретном случае, а, значит, определяла победителя, но только, разумеется, в соответствии со своими интересами. Еще с юности С.Ю. Витте чувствовал, а, войдя во власть, узнал (позже, во время его контактов с представителями международного банковского капитала, это знание еще более в нем укрепилось) о существовании, по его собственному определению, «еврейского политического центра, центра всемiрного кагала, который путем таинственных нитей… управляет еврейством всего мiра» (А.А. Лопухин «Отрывки из воспоминаний (по поводу "Воспоминаний" гр. С.Ю. Витте)». М.-Пг. 1923. С. 85).
С.Ю. Витте.
В разговоре с А.А. Лопухиным Сергей Юльевич обмолвился об этом (а «обмолвился» неспроста: Алексей Александрович в Департаменте полиции ведал именно этим вопросом), но, кроме либерального смешка, ничего не получил в ответ. Разговор был оборван, а ведь министру было о чем поведать… «В особо секретном железном шкафу, стоявшем до революции в кабинете директора Особенной канцелярии по кредитной части Министерства финансов на Дворцовой площади в Петрограде, хранилось дело, о котором знали лишь очень немногие чины этого ведомства. […] Его можно было бы назвать “О попытке Русского Императорского Правительства идти к соглашению с международным еврейством на предмет прекращения революционной деятельности русских евреев”» (А. Давыдов «Воспоминания 1881-1955». Париж. 1982. С. 223). Историю эту записал уже не раз упоминавшийся нами А.В. Давыдов. Ему, в свою очередь, поведал ее родственник Л.Ф. Давыдов, «когда он еще был директором Кредитной канцелярии и С.Ю. Витте был еще жив. Тогда же он показал мне самое “дело”» (Там же. С. 229). Начало делу было положено еще в Царствование Императора Александра III. Характерно, что Государь поручил его не министрам внутренних или иностранных дел, а министру финансов, располагавшему связями в международном финансовом мiре. Дело продолжалось и в годы правления Государя Николая II. Специально, будто бы, с этой целью на пост агента Министра финансов в Париже состоялось назначение А.Г. Рафаловича, «пользующегося полным доверием Министерства и обладающего большими средствами и знакомствами среди еврейских французских банкиров. […] …После долгой дипломатической подготовки ему, наконец, удалось иметь откровенный разговор с одним из французских Ротшильдов, который отнесся к поставленному вопросу скорее сочувственно, но указал на то, что в Париже сделать ничего нельзя, и посоветовал поговорить об этом в Лондоне. Однако начатый на ту же тему разговор с лондонскими Ротшильдами привел к тому же результату, с той только разницей, что русскому представителю было прямо и определенно указано, что с этим вопросом надо обратиться в Нью-Йорк к банкиру Шиффу».
Агенты Министерства финансов Российской Империи: в Париже – А.Г. Рафалович (слева) и в США – Г.А. Виленкин.
Далее за дело в Нью-Йорке принялся Григорий (Гарий) Абрамович Виленкин (1864–1930), сын царскосельского купца 1-й гильдии Абрама Марковича, зять американского финансиста Абрама Зелигмана, родственника американского банкира «русской революции» Якова Шиффа. Григорий Абрамович был немедленно назначен (в 1904 г.) агентом Министерства финансов в США с поручением вступить в переговоры с Шиффом. «Благодаря своим родственным связям, – вспоминал А.В. Давыдов, – Г.А. Виленкину не надо было подготовлять почву для разговора и таковой состоялся очень скоро после его прибытия в Америку.
Оказалось, что указание лондонских Ротшильдов были правильны и Шифф признал, что через него поступают средства для русского революционного движения. Но на предложение Г.А. Виленкина пойти на соглашение с Русским Правительством по еврейскому вопросу и, в случае успеха переговоров, прекратить денежную поддержку революции, Шифф ответил, что дело зашло слишком далеко и предложение Виленкина запоздало и, кроме того, с Романовыми мир заключен не может быть».
Яков Шифф (1847–1920), американский еврейский банкир русской революции.
Дело, таким образом, завершилось неудачей. Однако позднее, по словам А.В. Давыдова, «в более мелком масштабе оно было возобновлено несколько позже в Париже. Одна светская дама, состоявшая на секретной службе у русского Министерства финансов, на одном балу заговорила на ту же тему с Морисом Ротшильдом, но получила от него тот же ответ: “Trop tard, madame, et jamais avec les Romanoff” [Слишком поздно, мадам, и никогда с Романовыми (фр.).]» (А. Давыдов «Воспоминания». С. 225-226).
Морис Эдмонд Карл де Ротшильд (1881–1957) – финансист и политик; представитель банковской семьи Ротшильдов во Франции.
Что касается созданной Витте системы зависимости России от иностранного капитала, а по существу от международных денег, то она была, безусловно, гибельна, прежде всего, для нашей страны. Для мыслящих людей это не составляло никакой тайны. По словам статс-секретаря А.М. Безобразова, сказанным им еще в июле 1899 г., «Сергей Юльевич создал систему, которая и в мирное время не шла, тяжело ложилась на производительные силы страны, породила массу недовольных и обездоленных, – в военное же время, эта система невольно вызывает опасения в возможности государственного банкротства…» (В.М. Вонлярлярский «Мои воспоминания. 1852-1939». Берлин. 1939. С. 142). Так всё и обстояло на деле. После потрясений революции и войны с Японией Россия нуждалась в займах. «Так как предстояло сделать громадный заем, то было очевидно, что сие может быть сделано лишь при главенстве Франции. […] Во Франции в то время были две главнейшие группы синдикатов банкиров: одна называемая еврейскою, потому что во главе ее становился дом Ротшильдов, а другая – так называемая христианская, во главе которой стоял Credit Lyonnais…» («Из архива С.Ю. Витте. Воспоминания». Т. 2. С. 427). Конечно, деление на еврейскую и христианскую группировки банкиров было весьма условным, рассчитанным на внешних. К тому времени в Европе деньги были уже в одних руках. Старый знакомый Витте Альфонс Ротшильд «за несколько месяцев до того времени умер […] Покуда жил барон Альфонс, он находился во главе дела. Со смертью его первая скрипка перешла в руки лондонского лорда Ротшильда». Посланный Витте в Лондон Рафалович вскоре привез неутешительный ответ: «Ввиду уважения, питаемого Ротшильдами к личности графа Витте как государственного деятеля, они охотно оказали бы полную поддержку займу, но не могут этого сделать, покуда в России не будут приняты меры к более гуманному обращению с русскими евреями, т.е. не будут проведены законы, облегчающие положение евреев в России» (Там же. С. 427).
Альфонс Джеймс де Ротшильд (1827–1905) – финансист; глава банковской семьи Ротшильдов во Франции.
Так постепенно на шее России стала затягиваться безпощадная удавка мiрового финансового капитала, ослабленная лишь в связи с планировавшейся мiровой войной, для ведения которой ее инициаторы нуждались в русском пушечном мясе. А ведь еще в августе 1905 г. С.Ю. Витте хвалился: «…Продолжись война еще два года, он ручается, что не потребуется от нас дополнительных средств, настолько мы гарантированы» («Дневниковые записи С.Д. Шереметева о С.Ю. Витте» // «Отечественная история». 1998. № 2. С. 155). Это, между прочим, блестяще подтверждает мнение о Витте А.А. Половцова, высказанное еще 1894 г.: «Всё, что он говорит, весьма умно, но несколько самонадеянно и в подробностях исполнения подлежит весьма тщательному изучению» («Из дневника А.А. Половцова» // «Красный архив». Т. 67. М. 1934. С. 181). Политика С.Ю. Витте привела после его ухода к опасности государственного банкротства. Новый министр финансов В.Н. Коковцов, попытавшийся привлечь в качестве ходатая французского премьер-министра Мориса Рувье (1842–1911), возглавлявшего финансовый консорциум и тесно связанного с главой сионизма Теодором Герцлем (1860–1904), потерпел неудачу.
Морис Рувье и Теодор Герцль.
26 декабря 1905 г. Владимiр Николаевич телеграфировал из Парижа С.Ю. Витте: «Рувье имел дважды разговор с представителем дома Ротшильдов, в лице одного из молодых людей, а именно Джемса, пользующегося репутацией наиболее способного из всех; остальные двое больны и в отъезде. Рувье советовал настойчиво, в интересах Франции и ее политического положения, чтобы банкирский дом Ротшильдов принял участие в новой операции. Им обещана была первенствующая роль; несмотря на это, по сношении с остальными представителями дома, Джемс Ротшильд ответил решительным отказом. Рувье заявлял даже о готовности президента республики лично обратиться с тем же заявлением, но и это не помогло» («К переговорам Коковцова о займе в 1905-1906 гг.» // «Красный Архив». Т. 10. М.-Л. 1925. С. 17-18).
Барон Эдмонд Джеймс де Ротшильд (1845–1934) – финансист; младший сын основателя французской ветви Ротшильдов; горячий сторонник сионизма, покровитель движения по заселению евреями Палестины.
В отчете Комитету финансов В.Н. Коковцов подвел итог прервавшимся взаимоотношениям с Ротшильдами: «…Необходимо дать себе ясный отчет в том, в чьих руках находится парижский денежный рынок и как организовано посредничество между нами и держателями наших бумаг. Как известно, издавна во главе парижского рынка в отношении русских фондов стоял дом Ротшильдов, но уже много лет тому назад, под влиянием чисто еврейского вопроса, этот дом отошел от активного участия в русских делах и еще задолго до войны с Японией, и то главным образом благодаря влиянию недавно умершего главы этого дома барона Альфонса Ротшильда, участие его ограничилось в удержании за собой принадлежавшего этому дому и его клиентам количества русских бумаг, без всякого затем содействия по выпуску новых займов» (Там же. С. 25. См. также: «Переписка В.Н. Коковцова с Эд. Нецлиным» // «Красный Архив». Т. 4. М.-Пг. 1923. С. 129-156). В ответ на попытку сделать крупный заграничный заем без участия Ротшильдов, по словам министра иностранных дел графа В.Н. Ламздорфа (в секретной записке Императору 1906 г.), была вызвана «среди держателей русских фондов паника», сопровождавшаяся «постепенной их продажей». Всё это «не могло не принести, в конце концов, новых выгод тем же самым еврейским капиталистам и банкирам, заведомо и открыто, как, например, в Париже, игравшим на понижение русских ценностей» («Оккультные силы России». Под ред. А.Д. Балабухи. СПб. 1998. С. 677). На этой слабости попытались сыграть и внутренние политические противники русского государственного строя. «…Наши революционеры, – писал о ставших ему известными событиях весны 1906 г. А.А. Половцов, – послали в Париж депутацию хлопотать об отказе [России в займе] со стороны Франции» («Дневник А.А. Половцева» // «Красный Архив». Т. 4. М.-Пг. 1923. С. 100). Нам уже приходилось публиковать воспоминания о встрече по этому поводу одного из влиятельнейших русских масонов, В.А. Маклакова, с председателем Совета министров Франции, также вольным каменщиком, Клемансо (И.П. Якобий «Император Николай II и революция». С.В. Фомин «Боролись за власть генералы… и лишь Император молился». СПб. 2005. С. 699-702). К этой публикации мы и отсылаем заинтересовавшихся читателей.
Илья Репин. Портрет С.Ю. Витте. 1901-1903 гг. Третьяковская галерея. Фрагмент.
ДЕНЬГИ И ВЛАСТЬ
Плата за кровь
В общей сложности Витте был министром финансов около 11 лет. Почти всё это время отнюдь не Правительство прибегало к помощи своего финансового органа, а само Министерство финансов пыталось манипулировать Правительством, под которым следует понимать, прежде всего, Государя. Именно в непрозрачности перед Государем и политической нечистоплотности самого Витте и состояла вся проблема. Но сам Сергей Юльевич был в России лишь первопроходцем глобальной системы, в которой всё решали деньги международной банкирской мафии. Специалистам известна финансовая афера по перекачке сбережений мелких французских держателей русских акций в Россию. Но не просто так, а, разумеется, под русскую кровь, которую России предстояло пролить в сражениях с германской армией за Францию «Великого Востока». Скупка русских акций во Франции ко времени первой мiровой войны приобрела огромный размах. Каждая четвертая облигация на Парижской бирже ценных бумаг в 1910-1914 гг. происходила из России. Французы продавали дома, земельные участки, фамильные драгоценности, чтобы купить «царскую бумагу». (Нетрудно понять, кто тогда скупал ценности настоящие, а не мнимые.) Выручка от продажи облигаций русских займов дала гигантскую сумму: 30 миллиардов золотых франков, 21 из которых перекочевал в Россию (См. работу наиболее крупного специалиста по русским займам во Франции: J. Freymond «Les emprunts russes». Paris. 1995). Сработала не только финансовая приманка (14% годовых), спровоцировавшая небывалый рост слоя паразитирующих рантье; но и безпримерное по размаху лоббирование парижской прессы, на все лады расхваливавшей русские бумаги (В.Г. Сироткин «Почему “слиняла” Россия?» М. 2004. С. 130).
Трехпроцентная облигация в 125 рублей золотом Императорского Российского Правительства на предъявителя. 1891 г.
Кстати говоря, тесная связь с прессой, особенно при проворачивании разного рода финансовых операций, была отличительной чертой деятельности С.Ю. Витте. Недаром чиновник особых поручений Министерства финансов Иосиф Иосифович Колышко (1861–1938), которого современники называли не иначе как «клевретом Витте», обвинял впоследствии своего благодетеля в «эпидемическом распространении грюндерства и поощрения продажной печати (вроде газеты “Биржевые ведомости” С.М. Проппера)» (Ст. А.В. Чанцева в энциклопедическом словаре «Русские писатели 1800-1917». Т. 3. М. 1994. С. 32). Специально исследовавший проблему русских займов во Франции проф. В.Г. Сироткин отмечает: «Почти вся парижская пресса (крупнейшая “Фигаро”, выходящая и поныне, “Тан” – ее с 1944 г. сменила “Монд”, “Пти журналь”, “Эко де Пари”, “Пти паризьен”, “Орор” и еще два десятка газет и журналов), не говоря уже о провинциальной – “Депеш дю миди” (Тулуза), “Марсельеза” (Марсель), “Свобода” (Лимож) и десятки других, не минуя и партийные издания (“Радикал” – орган правящей с 1901 г. партии радикалов и радикал-социалистов, из которой вышли “тигр Франции” Жорж Клемансо, активный сторонник дипломатического признания СССР в 1924 г. Эдуард Эррио и десятки других видных политиков довоенной и межвоенной Франции), профсоюзные (еженедельник “Синдикат”) и даже всемiрно известное телеграфное агентство “Гавас” (ныне его сменило “Франс пресс”) – все они были куплены Императорским Российским посольством в Париже…» (В.Г. Сироткин «Кто обворовал Россию?» М. 2003. С. 20). Осуществлял же это «финансирование», разумеется, не посол, а доверенное лицо С.Ю. Витте в Париже небезызвестный А.Г. Рафалович.
Наша справка: Артур Германович (Абрамович) Рафалович (1853–1921) – финансист, экономист; агент Министерства финансов в Париже (1894-1917), происходивший из одесской семьи, тесно связанной с С.Ю. Витте. Рафалович был вхож не только в министерские кабинеты и наиболее известные политические салоны в Париже. Его избрали членом-корреспондентом Французской академии, членом нескольких научных сообществ (политэкономии, статистики и т.д.); наградили орденом Почетного легиона 1-й степени.
Артур Германович Рафалович.
Как выяснилось, только за три осенних месяца 1904 г. французские журналисты получили через него наличными 3 245 600 золотых франков (В.Г. Сироткин «Почему “слиняла” Россия?» С. 129-130). Осуществлять С.Ю. Витте первые займы во Франции помогал уже не раз упоминавшийся нами П.И. Рачковский (А.Н. Борисов «Особый отдел Империи» СПб.-М. 2001. С. 167). В течение 17 лет, начиная с лета 1884 г., он заведовал заграничной агентурой Департамента полиции в Париже. Годовое жалование его составляло 12 тысяч рублей. Прибавьте к этому 90 тысяч рублей, отпускавшихся ему каждый год на секретные расходы. Однако вовсе не эти суммы создали солидное состояние П.И. Рачковского, не на эти деньги была приобретена им роскошная вилла под Парижем в Сен-Клу. Прочные дружественные отношения связывали его с французскими министрами: иностранных дел Флурансом и Делькассэ, внутренних дел Констаном, и даже с премьер-министром Рувье и самим президентом Э.-Ф. Лубэ. Член организованной в 1917 г. Комиссии по разбору архивов бывшей заграничной агентуры Департамента полиции проф. В.К. Агафонов писал: «…Мне рассказывали, что в президентском дворце Лубэ предоставил Рачковскому особую комнату, где глава российского полицейского сыска останавливался запросто, когда приезжал в Париж» (В.К. Агафонов «Парижские тайны Царской охранки». М. 2004. С. 61). Благодаря таким связям и личным способностям Рачковскому удалось сыграть большую роль в подготовке франко-русского союза, как справедливо отмечали, «доселе еще недостаточно выясненную». Во всяком случае, как это ясно теперь, не без помощи самой грязной провокации, при участии, как утверждали в Министерстве внутренних дел, «недостойных авантюристов» (А.Н. Борисов «Особый отдел Империи». С. 147, 163, 168-169, 170-172; С.Г. Сватиков «Русский политический сыск за границей». М. 2002. С. 182). Официальный Петербург и Париж Рачковский имел обыкновение пугать «нигилистами» и «террористами», при этом подавая себя как единственного спасителя от них (Р.Ш. Ганелин «“Битва документов” в среде Царской бюрократии. 1899-1901». С. 219). В 1905 г. П.И. Рачковский (вернувшийся к тому времени после трех лет отставки на службу) при помощи сохранившихся старых связей помогал французскому правительству «преодолеть общественное негодование» в связи с т.н. «кровавым воскресеньем» в России. «Как писал Рачковскому его агент Матушевский, – отмечает петербургский историк Р.Ш. Ганелин, – 4 февраля 1905 г. французское правительство было готово содействовать займу негласно. Замысел состоял в том, чтобы посредством созданной с участием агентуры Рачковского голландской финансовой группы придать займу такую форму, будто “французское правительство официально не при чем”. “Они Вам будут благодарны, потому что Вы их вытянете из затруднительного положения […] поймет и господин Коковцов, что его по-настоящему выручили Вы”, – обещал Рачковскому Матушевский» (Там же. С. 246-247).
Петр Иванович Рачковский.
Помимо прямых обязанностей, работал Петр Иванович, «ориентируясь на французские интересы», не забывая, разумеется, и о личных. В 1903 г. в вину ему были поставлены и аферы в отечестве: «Участие… в устройстве из-за личной выгоды разных иностранных коммерческих предприятий в России» (В.К. Агафонов «Парижские тайны Царской охранки». С. 62; С.Г. Сватиков «Русский политический сыск за границей». С. 183). Помощником и защитником Петра Ивановича во многих его рискованных предприятиях был, несомненно, Сергей Юльевич. Об этом свидетельствуют слова П.И. Рачковского из письма партнеру по сыскной части и по аферам и мошенничеству в области предпринимательства М.М. Ляшенко, сказанные им о С.Ю. Витте («наш великий поручитель всех возможных задач»), а также кличка, данная Рачковским Сергею Юльевичу: Посредник (Р.Ш. Ганелин «“Битва документов” в среде Царской бюрократии. 1899-1901». С. 221, 222). Впоследствии сохранившиеся в русских архивах документы были использованы большевиками для морального обоснования отказа выплат по «царским долгам», а также для дипломатического шантажа продажных французских политиков. В ноябре-декабре 1923 г. газета французских коммунистов «Юманите» начала скандальную публикацию некоторых документов, не оглашая, правда, главных имен. Впрочем, главное имя с русской стороны было всё же названо – агент Министерства финансов Российской Империи А.Г. Рафалович. Многие высокопоставленные французы с трепетом вспоминали в те дни имя общительного и вкрадчивого Артура Германовича. Сам он в 1921 г. мирно скончался, но бумаги его были целы. Да и наследники, оказалось, были живы. В 1923 г., напоминала «Юманите», для них были открыты секретные счета в Paribas, Banque de Paris и «Алжирском кредите» (В.Г. Сироткин «Кто обворовал Россию?» С. 22). Именно угроза опубликовать полные списки французских политиков и журналистов, участвовавших в афере, а не какое-то мифическое сверхискусство красных дипломатов, вынудило Францию признать в 1924 г. СССР. Рассказывали, что Л.Б. Красин специально для сговорчивости своих партнеров по переговорам привозил в Париж секретное досье на всех купленных французских политиков и крупнейших журналистов. Что касается одураченных простых французов, то те после второй мiровой сбывали всю эту красивую «царскую бумагу» за гроши парижским букинистам. Но покупателями ее тогда, думается, были не одни лишь коллекционеры и любители старины. Это становится очевидным сегодня, когда по старым обязательствам начинаются выплаты...
Илья Репин. Портрет С.Ю. Витте. 1901-1903 гг. Третьяковская галерея. Фрагмент.
ДЕНЬГИ И ВЛАСТЬ
Финансовый удар
Амбициозность Витте припомнили ему вскоре после его отставки со всех постов. «Министерство финансов, – писало 24 апреля 1910 г. “Новое время”, – оказалось […] государством в государстве. Оно командовало собственным войском, имело свой собственный флот под особым флагом, свои железные дороги за пределами Империи, своих дипломатических представителей. Под скромным наименованием коммерческих или финансовых агентов Министерство финансов, начиная с 1893 г., держало за границей своих собственных посланников». И это вовсе не было преувеличением. Действительно, Витте располагал «весьма разветвленной сетью своих постоянных представителей в столицах крупнейших стран мiра. Институт коммерческих агентов русского Министерства финансов за границей был учрежден еще в 1848 г. […] Сразу же после вступления на пост министра финансов Витте принялся за реорганизацию этого института, влачившего до того жалкое существование. […] …Помимо Парижа, Лондона и Берлина, было открыто агентство в Вашингтоне […] Вслед за тем были учреждены агентства в Константинополе, Брюсселе, Иокогаме, а позднее и ряде других городов. В октябре 1898 г. коммерческие агенты были переименованы в агентов Министерства финансов и причислены к составу русских посольств и миссий с распространением на них всех тех прав и преимуществ, которыми пользовались за границей военные и морские агенты. На должности агентов Витте назначил лиц, пользовавшихся его полным доверием и, как правило, имевших связи в промышленных или финансовых кругах тех стран, где им предстояло работать» (Б.В.Ананьич, Р.Ш. Ганелин «С.Ю. Витте и его время». С. 83-84). Имена их уже назывались и еще прозвучат в нашей публикации. Таким образом, Витте обзавелся собственной дипломатической службой. Вот что решился рассказать незадолго до кончины непосредственный участник внешнеполитических манипуляций министра финансов Александр Васильевич Давыдов (1881–1955), потомок двух декабристов-масонов С.П. Трубецкого и А.В. Давыдова, сам также вольный каменщик высокого посвящения (33 градус). Цитатой из его воспоминаний мы начали нашу публикацию.
Александр Васильевич Давыдов.
У С.Ю. Витте, по словам А.В. Давыдова, «были во всех крупных иностранных финансовых центрах свои корреспонденты в лице первоклассных банков и банкиров, через которых оно могло оказывать необходимое влияние». Финансовым органом, который «ведал этим специальным делом», была Особенная Канцелярия по кредитной части (или кратко: Кредитная Канцелярия), находившаяся в составе Министерства финансов. Сергей Юльевич не был создателем ее как таковой. Первоначально она ведала заключением государственных и железнодорожных займов и надзором за частными кредитными учреждениями. С приданием ей С.Ю. Витте новых функций в ее состав входили не просто опытные работники, но исключительно «лица, пользующиеся полным доверием начальства». Возглавил его «блестящий ученик Витте» Л.Ф. Давыдов. Наша справка: Леонид Федорович Давыдов (1866-1941) – действительный статский советник; камергер (1909). Член правления Русско-Китайского банка (1899), вице-директор (1905), а впоследствии директор Особенной канцелярии по кредитной части Министерства финансов (1908-1914). (Под его началом до 1912 в этой канцелярии служил и сам автор воспоминаний А.В. Давыдов.) Затем директор Русского для внешней торговли банка. Прошлое его было весьма примечательно. Состоя в руководстве Русско-Китайского банка, Л.Ф. Давыдов, по свидетельству современника, «на десятки миллионов проворовался …в Русско-японскую войну […] и предавал в руки японцев все русские транспорты, посылавшиеся из китайских портов с припасами в осажденный тогда Порт-Артур. По обнаруженным преступлениям его была назначена комиссия генерала [П.А.] Фролова, которая предъявила ему обвинение по 52 пунктам – делам предательства, из которых каждое заслуживало виселицы. Общий тип этих 52 “продаж Родины” был таков: судно грузилось в Шанхае 1500 тоннами припасов, заходило по пути в Читу или Киао-Чао, там принимало еще 1500 тонн грузу, затем шло “прорываться” в Порт-Артур, тут, конечно, попадало в руки японцев, всегда в одном месте; японцы отводили приз в свой порт, там о нем оставлялся точный протокол и опись груза и из официальных японских документов затем оказывалось, что транспорт имел всего тоннажа 1500, а погружено на него было 3000 т. и груз был – железный лом и гнилые мешки! При помощи еврейских банков и золота Л. Давыдову удалось притушить это дело, но без помощи Гучкова он в последней низости по этому обвинению все-таки не обошелся! Обелял его, предателя и 52 раза изменника, в Государственной думе все тот же старообрядец Гучков-Лурье» (Ф.В. «Письма экономиста. Письмо шестое» // «Двуглавый Орел». Вып. 31. Берлин. 1922. 1/14 июня. С. 36-37).
Александр Иванович Гучков (1862–1936). Фото 1910 г.
Оказавшись в эмиграции, с 1923 г. управлял Русским для внешней торговли банком в Париже. Информацию об этом семействе см. в нашей публикации: https://sergey-v-fomin.livejournal.com/87394.html По словам уже цитировавшегося нами мемуариста (его ближайшего родственника), Леонид Федорович Давыдов «сам занимался приемом кандидатов на службу. После определенного срока обучения наиболее способные из них получали годовую заграничную командировку за счет казны для изучения банковского дела. Они должны были также познакомиться с “кухней” биржи, узнать методы и особенности работы отдельных банков, познакомиться с крупными представителями финансового мiра, их психологией и степенью влияния на них правительственных кругов. Все эти сведения были необходимы для проведения тех секретных операций, которые входили в функции Кредитной Канцелярии». Об одной из таких «секретных операций» поведал в изданных его родственниками посмертно воспоминаниях А.В. Давыдов. Итак, пришло время, и Александр Васильевич Давыдов был послан своим родственником для обучения в берлинский банк Мендельсонов, «верных агентов русского Министерства финансов, оказавших много важных услуг С.Ю. Витте». Хозяева банка братья Роберт и Франц Мендельсоны и их двоюродный брат Павел Мендельсон-Бартольди (внук композитора) были «умнейшими, тонкими и воспитанными в старых традициях людьми». Их associé Фишель считался «самым умным банкиром Европы». Иностранным отделом банка заведовал Лебу. Обучение «всем “арканам” банковского искусства», по словам А.В. Давыдова, происходило исключительно в Зеленой комнате/Das Grüne Zimmer – «небольшой хорошо обставленной комнате без окон, освещавшейся верхним светом, с зелеными обоями и мебелью, обитой зеленой кожей».
Издательская обложка и титульный лист первого издания воспоминаний А.В. Давыдова (Париж. 1982).
«После семимесячного пребывания у Мендельсонов, – вспоминал А.В. Давыдов, – я был послан в Париж, где пять месяцев работал в Banque de Paris et des Pays-Bas. К концу моего пребывания в Париже, в августе 1911 г., международная политическая атмосфера была напряжена из-за Агадирского инцидента, и на бирже раздавались призывы: “A Berlin, à Berlin!”». Здесь мы прервем мемуариста, чтобы напомнить о сути дела. Как и другие Марокканские кризисы, этот кризис был порожден стремлением Франции, захватившей в 1830 г. Алжир, а в 1881 г. Тунис, прибрать к рукам и соседнее Марокко. Этому, однако, препятствовала Германия, находившаяся, правда, в результате блоковой политики в изоляции. В 1911 г., после оккупации в апреле французскими войсками столицы Марокко, Германия направила в июле в марокканский порт Агадир канонерскую лодку «Пантера». Острейший кризис разрешился подписанием франко-германского соглашения. В марте 1912 г. Марокко было объявлено французским протекторатом. Считается, что чашу весов в пользу Франции склонило «твердое заявление Английского правительства» и воздействие на Берлин русской дипломатии. Но далее: «Весь сентябрь политическое положение в Европе продолжало оставаться напряженным. Созванная для разрешения конфликта международная конференция топталась на месте: Германское правительство держало себя вызывающе, как всегда, не веря, что Англия в своей поддержке Франции прибегнет в случае провала конференции к решительным действиям. В русских правительственных кругах царили пессимистические настроения, и Министерство иностранных дел не исключало вероятности вооруженного столкновения. Иначе смотрели на положение финансовые круги и, в частности, Л.Ф. Давыдов. Он был убежден, что Германия на конференции блефует. Весь инцидент, по его мнению, был плодом одной из фантазий легкомысленного Императора Вильгельма II, никогда не встречавшего возражений со стороны слабого и неумного канцлера Бетман-Гольвега. Л.Ф. Давыдов, кроме того, знал, что финансовое положение Германии не благоприятствовало развязыванию войны. От его внимания не ускользнуло и имевшее место в то время сильное недовольство среди немецких рабочих, выражавшееся в стачках и демонстрациях вокруг Берлина. Наши друзья из числа немецких банкиров сообщали нам, что действия Германского правительства не находят сочувствия ни у них самих, ни в широких кругах населения. В связи с этим у Л.Ф. Давыдова возник план оказания финансового давления на Германию с целью ослабления агрессивности правительства Вильгельма II. Л.Ф. Давыдов, однако, понимал, что проводить этот план в жизнь надо было так, чтобы русское Министерство иностранных дел оставалось совершенно в стороне и даже не было бы в курсе мероприятий Министерства финансов. Действия последнего должны были являться как бы логическим результатом создавшегося по вине Германского правительства напряженного положения. 24 сентября 1911 г. я был вызван Л.Ф. Давыдовым. Когда я вошел в его кабинет, он сказал мне: – Пришло время показать, чему вы научились в Берлине. Я [sic!] нахожу необходимым ослабить воинственное настроение Германского правительства и умерить его тон на конференции с помощью финансов. У нас сейчас на счетах в Берлине около 200 миллионов марок. Надо пригрозить переводом их во Францию. Вы должны помочь мне [sic!] в технике приведения в исполнение моего [sic!] решения. – Как вы знаете, – ответил я, – в Берлине конец каждого триместра является временем расчета по срочным биржевым сделкам, особенно валютным, а также временем платежей по торговым, квартирным и арендным договорам, т.е моментом такого большого напряжения денежного рынка, что Рейхсбанку разрешается в это время безпошлинно увеличивать свою банкнотную эмиссию на 200 миллионов марок. Вам также известно, что в связи с рабочими волнениями и промышленными затруднениями это сентябрьское “ultimo” будет особенно тяжелым, принимая к тому же во внимание угрозу войны. По моему мнению, надо послать 28 сентября Мендельсонам телеграмму с запросом о том, на каких условиях они могли бы взять на себя операцию перевода всех наших активов из Берлина в Париж. Телеграмму эту надо послать не раньше и не позже 28-го, чтобы не дать Германскому правительству парировать наш удар. – Я согласен, – ответил мне Л.Ф. Давыдов. – Скажите, что же произойдет, когда Мендельсоны получат нашу телеграмму? – Прочтя телеграмму, Фишель пойдет в ‘Зеленую комнату’, вызовет по телефону Министерство иностранных дел и сообщит кому следует ее содержание, добавив к этому комментарии, о которых нетрудно догадаться. Через 24 часа мы получим от Мендельсонов чисто деловой ответ. Вы же, сейчас не могу точно сказать, какими путями, узнаете в Петербурге о реакции Германского правительства на нашу угрозу. Всё вышло даже лучше, чем мы предполагали. На посланную нами телеграмму на другое утро пришел ответ Мендельсона с согласием исполнить наше поручение, конечно, на невыгодных для нас условиях. Затем, когда в 11 часов Л.Ф. Давыдов пришел в канцелярию, в приемной его уже ждал г. Лансгоф, постоянный представитель Вюртембергского банка в Петербурге, воскликнувший: “Что вы делаете, ваше превосходительство? Вы хотите нас разорить! Нельзя в эту минуту наносить такой удар немецкому денежному рынку!” Л.Ф. Давыдов просил Лансгофа успокоиться и объяснить причину его волнения. Оказалось, что Лансгоф получил от своего банка телеграфное распоряжение немедленно сообщить Л.Ф. Давыдову, что реализация угрозы Кредитной Канцелярии вызовет катастрофические последствия как для Вюртембергского банка, так и для других банков. Л.Ф. Давыдов сухо ответил Лансгофу, что он не может обсуждать с ним меры, которые русское Министерство финансов считает необходимым принять. Лансгоф покинул канцелярию неудовлетворенным и в большом волнении. Только что закрылась за ним дверь, как Л.Ф. Давыдову доложили о приходе советника Германского посольства фон Луциуса. Луциус вошел в кабинет с любезной светской улыбкой на лице. “Что это вы затеяли, милый друг? – спросил он Давыдова. – Зачем вы доставляете нам такие неприятности? Разве вы не знаете, что русским деньгам в Берлине ничего не грозит?” С такой же любезной улыбкой Л.Ф. Давыдов спросил немецкого дипломата, в каком качестве он сделал ему удовольствие своим посещением? И сам ответил на свой вопрос: “Если вы пришли официально, как советник посольства, то ошиблись подъездом. Канцелярия Министерства иностранных дел находится рядом, на той же Дворцовой площади. Если же вы пришли, как друг, то хотя я и не имею права говорить с вами по этому делу, всё же по дружбе сообщу, что моей обязанностью является принятие мер для сохранения русских казенных денег, когда, по моему мнению, такой сохранности грозит опасность. Не мое дело входить в рассмотрение международных споров, но мой долг – делать из них те выводы, которые относятся к деятельности моего ведомства”. Фон Луциус стал уверять Л.Ф. Давыдова, что всякая опасность войны устранена и что на конференции удалось прийти к соглашению. Нигде в печати об угрозе русского Министерства финансов не было сказано ни слова, и лишь через два месяца в специальном немецком журнале “Die Bank” было сказано, что, приведи в сентябре 1911 г. Русское Правительство в исполнение свою угрозу, немецкий денежный рынок постигла бы катастрофа». В описанном случае бросаются в глаза сразу несколько весьма существенных особенностей. Прежде всего, это неупоминание в связи с имевшей серьезное значение акцией имени правящего Государя, прерогативой которого, как известно, неизменно считалась внешняя политика. Правда, в эпоху последнего Царствования уже была явственна замена традиционной Династической политики политикой блоковой, основы которой были заложены еще при Императоре Александре III. Последними всплесками традиционной линии было подписание в Бьорке 11 июля 1905 г. во время свидания Царя и Кайзера русско-германского соглашения и интенсивная личная их переписка летом 1914 г. (Обе эти попытки предотвратить вступление России в роковую для нее войну были, как известно, успешно нейтрализованы отечественными антантофилами, включая ближайших родственников Царя.)
Встреча двух Императоров в Бьорке.
Всё это, повторяем, имело место, однако в нашем-то случае, в связи с проведением Министерством финансов в сентябре 1911 г. описанной акции, Император вообще находится как бы вне игры и на уровне инициативы, и проведения ее в жизнь. Ничего не знал об этом, судя по его воспоминаниям, и министр иностранных дел С.Д. Сазонов, отличавшийся, как известно, антантофильством и англоманией. Однако еще более интересным представляется, на наш взгляд, факт автономного функционирования Кредитной канцелярии через пять лет после того, как ее крестный отец, граф С.Ю. Витте вынужденно оставил все государственные посты. Его Канцелярия не только выжила и сохранила заданные через него функции, но и работала в одобренном им когда-то кадровом составе. Всё это заставляет сильно сомневаться, что она была вполне управляема новыми министрами финансов.
Илья Репин. Портрет С.Ю. Витте. 1901-1903 гг. Третьяковская галерея. Фрагмент.
ДЕНЬГИ И ВЛАСТЬ
Министр-маклер(окончание)
Смерть Ротштейна, а вслед за ней последовавшая отставка с министерского поста его покровителя Витте «стали тем рубежом, за которым руководство столичными банками стало переходить в руки следующего поколения банкиров. К управлению Петербургским Международным банком приходит А.И. Вышнеградский, сын [покровителя С.Ю. Витте] министра финансов и бывший вице-директор Кредитной канцелярии. […] В руководстве Сибирского банка все большее значение приобретает М.А. Соловейчик, первоначально деливший власть в правлении с мужем своей сестры В.Л. Лунцем, дядей последнего Э.С. Манделем и братом жены А.И. Вышнеградского Я.И. Савичем» (С.Г. Беляев «Петербургские банкиры в начале ХХ в.» // «Из глубины времен». Вып. 6. 1996. С. 6-7). Таким образом, управление банками приобретало резко выраженный еврейский семейный характер.
А.И. Вышнеградский (слева) с другом, художником Э.О. Визелем. Александр Иванович (1867–1925) – чиновник особых поручений Министерства финансов, банкир, предприниматель. В 1897–1905 вице-директор Особенной канцелярии по кредитной части Министерства финансов. Член правления Русско-Китайского банка (1902-1910); директор-распорядитель и член правления Санкт-Петербургского международного коммерческого банка (1906-1917). Камергер (1905). Действительный статский советник (1915). В эмиграции во Франции, скончался в Париже.
Даже последующий (в 1906 г.) уход С.Ю. Витте с правительственных постов вовсе не означал отказ его от дальнейшего влияния на финансовую политику России. Следы таких попыток видны на примере его взаимоотношений с одним из своих сотрудников, к которому он даже в своих известных нелицеприятными характеристиками мемуарах проявлял редкостное благоволение («выдающийся финансист»). Речь идет о А.И. Путилове (1866–1940), главе Общества Путиловских заводов. С 1890 г. Алексей Иванович служил помощником юрисконсульта в Министерстве финансов, с 1900 г. исполнял обязанности заместителя директора канцелярии и секретаря С.Ю. Витте, с 1902 г. был директором Общей канцелярии министра. Характерно, что даже после того как Сергей Юльевич ушел с поста министра, А.И. Путилов продолжал его информировать о всех новостях в финансовом ведомстве и даже участвовал в борьбе в интересах своего бывшего шефа (С.Г. Беляев «Алексей Иванович Путилов» // «Из глубины времен». Вып. 10. СПб. 1998. С. 141). Сразу же после объявления Манифеста 17 октября 1905 г. в кабинете граф С.Ю. Витте он занял пост товарища министра финансов. Это была высшая точка в официальной государственной карьере Алексея Ивановича, закончившейся вместе с отставкой в апреле 1906 г. кабинета его патрона. Будучи управляющим Дворянским и Крестьянским банками, Путилов участвовал в подготовке Столыпинской реформы. Своим предложением ввести принудительный выкуп части помещичьих земель он вызвал сильное недовольство Императора Николая II, после чего вынужден был подать в отставку. Перейдя на частную службу, А.И. Путилов участвовал в руководстве акционерных обществ. В 1908 г., после слияния Северного банка с Русско-Китайским (членом которого он состоял с 1905 г.), он становится директором-распорядителем (председателем правления) Русско-Азиатского банка.
Алексей Иванович Путилов был миллионером, одним из ведущих финансистов и промышленников Российской Империи. Еще в 1896 г. он был посвящен в масоны во французской ложе «Космос». Оказавшись в эмиграции, он финансировал создание в 1921 г. в Париже масонского капитула «Астрея», посещая его заседания. Кроме того Путилов был членом-основателем еще трех масонских лож для эмигрантов из России.
В отличие от министра финансов В.Н. Коковцова, А.И. Путилов был прекрасно осведомлен о попытке в конце 1911 г. поставить во главе этого крупнейшего русского коммерческого банка графа С.Ю. Витте. По мнению французских банкиров, «никогда русское правительство не оставит банк, во главе которого будет Витте». Были, разумеется, и другие резоны. Но, как бы то ни было, инициатива закончилась ничем… Весьма характерны политические взгляды этого сохранявшего верность Витте человека в годы Великой войны, активное участие его в масонских ложах, а также близкие его отношения с Л.Б. Красиным и некоторыми другими большевиками, принесшие ему, уже в эмиграции, некоторые неприятности (М. Палеолог «Дневник посла». М. 2003. С. 306-307; С.Г. Беляев «Алексей Иванович Путилов». С. 148, 150-151). Другим крупным деятелем Русско-Азиатского банка, проводившим экспортно-импортные операциями, был А.Л. Животовский, один из четырех братьев-дельцов, выходцев из черты оседлости из-под Киева. В течение 15 лет этот помощник провизора стал миллионером, войдя в состав предпринимательской элиты России. Представителем А.Л. Животовского в Японии был знаменитый впоследствии английский шпион Сидней Рейли, по происхождению одесский еврей. В агентурных документах Департамента полиции он проходил под именем «Патриарх».
Абрам Лейбович Животовский (1869 – ?) – петербургский купец 1-й гильдии; член специального консорциума Русско-Азиатского банка (1912); сотрудничал с «Америкэн Металл Компани» и нью-йоркским «Нэшнл Сити Бэнк». Компаньон А.И. Путилова.
Интересно, что Абрам Животовский вместе с братом Давидом открывали собою список из 385 человек, причастных к делу известного масона князя Д.И. Бебутова, подозревавшегося Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства в связях с немцами. В списке значились Александр и Альфред Горациевичи Гинцбурги, Н.Н. Кутлер, Э.Л. и Г.Л. Нобели, А.И. Гучков, В.А. Маклаков, М.М. Ковалевский, С.Ю. Витте и др. Тесные деловые отношения у Животовского установились с банкирами Морганом и Паулем Варбургом. Именно А.Л. Животовскому, возвращаясь в 1917 г. в Россию из эмиграции, телеграфировал Л.Д. Троцкий. Дело в том, что Абрам Львович приходился «творцу русской революции» дядей (он был братом его матери). Эмигрировав после октябрьского переворота 1917 г. за границу, А.Л. Животовский сохранял (и в немалой степени благодаря своему высокопоставленному родственнику) экономические связи с советской Россией. В эмигрантской печати упоминается его попытка вместе со своими братьями (Тимофеем/Тевелем, Давидом и Илларионом) и прочими еврейскими дельцами (Высоцким, Златопольским, Добрым, Цейтлиным, Лесиным и другими) создать в Париже замаскированный советский банк (Ф.В. «Письма экономиста. Письмо шестое» // «Двуглавый Орел». Вып. 31. Берлин. 1922. 1/14 июня. С. 37-38). Историю эту «раскопал» современный петербургский историк А.В. Островский (А.В. Островский «О родственниках Л.Д. Троцкого по материнской линии» // «Из глубины времен». Вып. 4. СПб. 1995). Что касается Витте, то список, как говорится, можно продолжить и еще. В свое время Сергей Юльевич писал о своих «личных хороших отношениях с главою дома Ротшильдов, который всегда являлся главою синдиката по совершению русских займов, когда в них принимали участие еврейские фирмы» («Из архива С.Ю. Витте. Воспоминания». Т. 2. С. 412). В конце в 1850-х гг. в Петербурге зафиксировано первое, по крайней мере легальное, появление поверенного Ротшильда, претендовавшего на положение придворного банкира. По свидетельству статс-секретаря А.А. Половцова, «на первых же днях нового Царствования [Императора Николая II] Витте заключает заем со всеми домами Ротшильдов» («Из дневника А. А. Половцова» // «Красный Архив». Т. 67. М. 1934. С. 178). Связи с Альфонсом Ротшильдом С.Ю. Витте получил, с одной стороны, по наследству от своего предшественника министра финансов И.А. Вышнеградского, с другой, – помогли родственные связи со стороны жены. И еще вопрос, что фактически имело бо́льший вес. Прибавьте к этому тесные отношения, и даже дружбу, С.Ю. Витте с владельцами берлинского банка Мендельсонами, и вряд ли кому-либо покажется (даже и на основе этих далеко не полных фактов) таким уж невероятным утверждение о том, что «министр-маклер» (такое было у Витте прозвище) постепенно, но вполне последовательно передавал экономическую власть в стране финансовому интернационалу.
Илья Репин. Портрет С.Ю. Витте. 1901-1903 гг. Третьяковская галерея. Фрагмент.
ДЕНЬГИ И ВЛАСТЬ
Министр-маклер(начало)
Как совершенно определенно утверждал советский историк М.Н. Покровский, Сергей Юльевич «представлял крупнейшую, главным образом банковую, лишь во второй линии промышленную, буржуазию. Я говорю о 1905-м годе, – подчеркивал он, – в 1890-х годах Витте представлял именно промышленную буржуазию» («Переписка Николая II и Марии Федоровны (1905-1906)» // «Красный архив». Т. 22. М. 1927. С. 154). При этом Сергей Юльевич подмял под себя все крупные банки. «Ни один из министров финансов пореформенной поры не пользовался так широко средствами государственного воздействия на экономику, как Витте» (Там же. С. 69). «Русские банки времен Витте, – утверждал близкий его знакомый И.И. Колышко, – из объектов истории стали субъектами ее. Они оперировали почти целиком на средства Государственного банка. Администрация этих банков, при фикции выборности, состояла по существу из чиновников Министерства финансов. А так как биржу составляли именно они, то ясно, что биржа, с ее взмахами вверх и вниз, с ее аппаратом обогащения и разорения, была филиалом Министерства финансов». Специально для экономического проникновения на рынки Дальнего и Среднего Востока служили учрежденные С.Ю. Витте в 1894-1897 гг. банки: Русско-Китайский, Русско-Корейский и Учетно-ссудный банк Персии (Там же. С. 79). По словам гофмейстера Императорского Двора В.М. Вонлярлярского, Русско-Китайский банк находился «в руках французских евреев». В его докладе, переданном Царю в 1898 г. через Великого Князя Александра Михайловича, утверждалось, что министр финансов оперирует иностранными и еврейскими капиталами, что не только никак не совместимо с «реальными русскими интересами» на Дальнем Востоке, но и угрожает «исконному государственному строю и порядкам» в Российской Империи (В.М. Вонлярлярский «Мои воспоминания. 1852-1939». Берлин. 1939. С. 127-130).
Владиимiр Михайлович Вонлярлярский (1852–1946) – крупный новгородский землевладелец и промышленник, владелец золотых приисков на Урале, председатель правления Северо-Восточного Сибирского общества.
Этому способствовала и вся в целом экономическая деятельность С.Ю. Витте на посту министра финансов, о чем вполне определенно писал в своих воспоминаниях известный общественный деятель, масон и кадет профессор А.А. Кизеветтер: «…Экономическая политика и Вышнеградского и Витте, совершенно независимо от их личного политического profession de foi [мiровоззрения (фр.)], внушаемого либо традицией, либо карьерными соображениями, – лила воду на мельницу конституционного движения…» (А.А. Кизеветтер «На рубеже двух столетий. Воспоминания. 1881-1914». М. 1997. С. 231). Тем временем «приток в Россию иностранных капиталов, вызванный виттевскими экономическими реформами и хозяйственным подъемом второй половины 1890-х гг., – считают исследователи, – столкнулся с неизменным, как и десятилетия назад, негативным отношением русского правительства к учреждению в стране филиалов иностранных банков […] Западноевропейские банкиры были вынуждены учреждать отделения своих банков под видом русских кредитных учреждений. Так в 1901 г. в Петербурге появился Северный банк, фактически являвшийся филиалом парижского банка “Сосьете Женераль”. В 1910 г. Северный банк объединился с Русско-Китайским, в результате чего возник крупнейший в России Русско-Азиатский банк» (С.Г. Беляев «Петербургские банкиры в начале ХХ в.» // «Из глубины времен». Вып. 6. 1996. С. 3-4). Это была особая среда. То, по словам служившего в Русско-Азиатском банке князя В.А. Оболенского, «были преимущественно люди, большая часть интересов которых была направлена на стяжание и обогащение. Они следили за биржевым курсом бумаг, играли на бирже и делали банковскую карьеру. Услужливые по отношению к начальству, они подсиживали своих конкурентов, не брезгуя никакими интригами, и были грубы с подчиненными» (В.А. Оболенский «Моя жизнь. Мои современники». Париж. 1988. С. 427).
Акция Русско-Азиатского банка на предъявителя. 1912 г.
Как одну из важнейших до сих пор не решенных проблем, исследователи отмечают неизученность персонального состава банковской элиты, на протяжении почти что полувека определявшей финансовую политику России. При этом, как правило, речь идет о трех поколениях банкиров. Первое поколение основателей (грюндеров) к началу 1890-х сошло со сцены. Его сменило второе, виттевского призыва. «Придя в 1892 г. к управлению Министерством финансов, С.Ю. Витте выступил с широкой программой реформ хозяйственного механизма страны при содействии иностранного капитала. Петербургские банкиры второго поколения – главные помощники министра в привлечении этого капитала в страну как в виде государственных и гарантированных правительством займов, так и в виде прямых промышленных инвестиций. Среди этих банкиров особо выделялся А.Ю. Ротштейн, сменивший В.А. Ляского на посту главы Международного банка, ставший доверенным лицом министра финансов в заключении внешних займов и в проведении виттевской дальневосточной политики» (С.Г. Беляев «Петербургские банкиры в начале ХХ в.». С. 5). «Уродливой внешности, нагло-грубый в обращении, он был гением банковского дела», – писал о руководителе С.-Петербургского Международного коммерческого банка (ПКМБ) А.Ю. Ротштейне (1858–1904) близкий С.Ю. Витте журналист И.И. Колышко. Настоящее имя Ротштейна, по свидетельству его знакомого, было, разумеется, не Адольф, а Аделон или Арон. Ближайшими сотрудниками А. Ротштейна были члены правления Петербургского банка (оглашаем полный, без каких-либо изъятий список!): И.Л. Гольдштанд, В.А. Берг, А.Ф. Кох; директор Санкт-Петербургского Учетного и Ссудного банка А.И. Зак.
Абрам Исаакович Зак (1829–1893) – русско-еврейский банкир. Уроженец Бобруйска, карьеру начал у Евзеля Гинцбурга (работал в его банке в Петербурге). С 1871 г. директор Петербургского банка льготного кредитования, принадлежавшего иудею Леопольду Кроненбергу. Считался крупным специалистом в финансовых делах. Именно его совету последовало Российское правительство, когда для предотвращения финансового кризиса в случае войны, было решено наращивать золото-валютные резервы. Когда ему предложили занять должность товарища министра финансов, Зак отказался, потому что для этого он должен был, отказавшись от талмудизма, креститься. Оплачивал все судебные издержки кутаисских евреев, обвинявшихся на процессах 1878-1879 гг. в ритуальных убийствах.
Всё это при том, что уже тогда еврейскими банкирами осознавалась необходимость внешней мимикрии, прикрывавшей их реальное руководство делом: «Ротштейн прекрасно отдавал себе отчет в том, что банк, работающий в России, должен иметь соответствующее национальное “лицо”. Когда встал вопрос об открытии московского филиала ПМКБ, директор заявил Ценкеру [директору ПМКБ в Москве]: “Еврея я не могу поставить во главе московитам, немец из Берлина также будет не на месте, человек должен в совершенстве владеть русским языком, знать Москву и быть русской крови”. Относительно своего детища, Никополь-Мариупольского горного и металлургического общества, Ротштейн говорил, что необходимо “усилить правление некоторыми русскими, которые были бы известны деловому мiру, а при внешних сношениях представляли бы финансовую сторону нашего предприятия”. Здесь очевидно стремление ПКМБ привлечь звучное русское имя и деньги, несколько затушевав истинное лицо фирмы» (С. Лебедев «“Алхимик”. Портрет Адольфа Ротштейна в интерьере эпохи» // «Родина». 2005. № 5. С. 74). В финансовых кругах Ротштейна прозвали «Алхимиком». Банковскую школу он прошел у Мендельсонов и у парижских Ротшильдов. «У Мендельсона в Берлине и у Ротшильда в Париже, – отмечают исследователи, – Ротштейн так много занимался русскими займами, государственными бумагами и т.п., что по всем этим вопросам он был в курсе лучше всех служащих ПКМБ. […] Участие Ротшильдов в судьбе единоверцев в России, с одной стороны, и нужда Витте в очередном займе – с другой, использовались в ходе финансовых переговоров. […] Кроме того, Ротштейн завязал прекрасные отношения с банками США. Ему удалось разместить в Нью-Йорке золотой заем, чего еще никогда не случалось с русскими займами». Не знавший русского языка (Ротштейн «мог, самое большее, ругаться по-русски»), иудей-талмудист, будучи награжденным орденом Св. Владимiра, «представил прошение в дворянское собрание Смоленской губернии с требованием вписать свое имя в золотую книгу дворян губернии, где у него были большие владения. Ротштейну было отказано якобы из-за его религиозной принадлежности (кроме того, он был германским подданным). Однако затем по указу Сената, утвержденному Царем, дворянскому собранию было предписано удовлетворить прошение банкира» (С. Лебедев «Алхимик». С. 72, 73, 75).
Адольф Юрьевич Ротштейн.
Достоверно известно, что Ротштейн состоял в одной из лож «Великого Востока», как и то, что против него был сильно предубежден Император Николай II (Н.Е. Марков «Войны темных сил». М. 2002. С. 133; С.Г. Беляев «Алексей Иванович Путилов» // «Из глубины времен». Вып. 10. СПб. 1998. С. 141). По свидетельству исследовавшего вопрос современного петербургского историка С.Г. Беляева, «поверенный в делах США в Петербурге Г.Д. Пирс писал в это время главе банкирского дома Морганов, что Ротштейн играет в финансовой жизни России ту же “контролирующую” роль, которую сам Морган играет в Америке. В 1895 г. Ротштейн стал одним из организаторов Русско-Китайского банка, на деле являвшегося филиалом Государственного банка на Дальнем Востоке и основным инструментом виттевского “мирного” проникновения в Маньчжурию. Впрочем, благодаря Ротштейну, не только Русско-Китайский, но до некоторой степени и Петербургский Международный банк в это время играл роль банка русского правительства» (Беляев С.Г. Петербургские банкиры в начале ХХ в. С. 5).
Реклама Русско-Китайского банка. 1907 г.
Большие изменения наступили сразу же вслед за смертью Ротштейна, последовавшей 8 ноября 1904 г. в Петербурге и породившей много толков. Обычно пишут, что банкир скончался от «воспаления легких». Пишут также, что он умер от последствий венерической болезни (С. Лебедев «Алхимик». С. 75). Впрочем, о его кончине имеются и иные свидетельства, о которых полное молчание сохраняют как еврейские, так и либерального пошиба авторы. Впервые приводимую нами далее версию обнародовала известная правая писательница Е.А. Шабельская-Борк (1855–1917) в своих романах «Сатанисты ХХ века» (1911) и «Красные и черные» (1913). Она вывела в них А. Ротштейна под именем банкира Гольдмана. В 1920 г. о нем написал русский монархист полковник Ф.В. Винберг (1861–1827), обозначив его инициалом Р. В третьей книге журнала монархистов «Луч света» в Берлинских письмах» в главе «Смерть банкира Р.» он писал: «…В настоящее время мало кто помнит об известном петербургском крупном банкире Р., скончавшемся в 1904-м году: совершенно неожиданно, от пустой царапины, у него сделалось заражение крови, унесшее в могилу человека выдающегося, сыгравшего видную роль в нашем финансовом мiре. Р. был еврей и был масон одной из высоких степеней. […] Чувствуя приближение конца земной жизни, он выразил желание принять Православие и просил привести к нему православного священника. В комнату умирающего вошел духовный пастырь и очень долго оставался с ним наедине. Когда священник вышел из спальни Р., он казался очень взволнованным и обратился к ожидавшим в соседней комнате родным и близким больного со следующими словами: “Возблагодарим Господа! Только что я принял исповедь великого грешника, который ныне отходит из этого мiра праведником и мучеником”…» (Ф.В. Винберг «Берлинские письма» // «Луч Света». Кн. 3. Берлин. 1920. С. 32, 34). Впервые имя А. Ротштейна открыто было названо в 1922 г. в книге правого журналиста и писателя Г.В. Бостунича (1883–после 1946), утверждавшего, что банкир был «приговорен […] к смерти за то, что он предложил добиться еврейского равноправия в России путем перемены фронта […] Ротштейн был отравлен при порезе мозольным оператором […]; гангрена началась с локтя. Когда Ротштейн увидел воспаление и понял, в чем дело, он в последнюю ночь своей жизни просил писательницу Е. Шабельскую поехать в Кронштадт и привезти о. Иоанна Сергиева, что та и исполнила. Ротштейн перед смертью крестился, во всем покаялся великому святителю, был им приобщен Св. Таин и умер христианином. Это был сильнейший удар по масонству. Они скрежетали зубами. Сделали все, чтобы скрыть эту историю или хотя бы замять ее» (Г.В. Бостунич «Масонство и русская революция. Правда мистическая и правда реальная». Новый Сад. 1922. С. 116-117).
Илья Репин. Портрет С.Ю. Витте. 1901-1903 гг. Третьяковская галерея. Фрагмент.
ДЕНЬГИ И ВЛАСТЬ
«Что такое финансы России?»(окончание)
Родство капитализма как такового и еврейства не раз становилось предметом серьезных научных исследований. (Достаточно вспомнить труды одного из крупнейших западных экономистов и социологов Вернера Зомбарта.) По его словам, именно под влиянием евреев сформировались такие понятия, как векселя, акции, фондовый рынок, биржи и т.д. Одной из важнейших форм капиталистического хозяйства стала торговля кредитом. И европейцы приняли правила этой придуманной не ими игры. С тех пор коммерциализация всё более и более пронизывает все области человеческих взаимоотношений (от собственно экономических вплоть до политических и даже брачных). Не была исключением и Россия. Еще в 1873 г. известная консервативная русская газета «Гражданин» отмечала: «Страшный наплыв к нам евреев и других иностранных финансистов, банкиров, ажиотеров, спекулянтов, присоединение к ним всякого звания русских финансовых дельцов и купное их всех быстрое обогащение ясно доказывают, что финансистам вполне дозволено почитать кредит в России не государственным богатством, – а товаром, не общим и неделимым гражданским достоянием, а собственностью тех финансистов, которые его захватят в своё распоряжение, не источником государственной власти правительства, – а источником власти финансистов, и, наконец, не орудием государственного управления, – а орудием плутократии для безнаказанной эксплуатации благосостояния всех русских граждан, не занимающихся вредною для государства торговлею кредитом» (М. Степанов «Плутократия» // «Гражданин». 1873. № 10. 5 марта). Князь В.П. Мещерский искренне сожалел об уходе в прошлое чисто правительственного финансового строя государства: «…Масса народного капитала переплаченного по всевозможным банковским операциям, – будучи государственным доходом, – увеличила бы собою народное достояние, а не ушла бы в бездонные карманы жидов, плутократов, разных аферистов и за границу» (Кн. В.П. Мещерский. «Дневник, 20 сентября» // «Гражданин». 1885. № 75. 22 сентября).
Барон Александр Людвигович фон Штиглиц (1814–1884), последний придворный банкир Российской Империи, в 1860-1866 гг. управлявший Государственным банком, был перешедшим в лютеранство иудеем.
«Некоторое представление об итогах развития этого процесса к началу ХХ века дают сведения о распределении акций и облигаций. Они свидетельствуют, что за пореформенные годы удельный вес русских ценных бумаг, концентрировавшихся в руках иностранных подданных, поднялся до 35% (7,6 из 21,6 млрд. руб.). А значит, в начале ХХ в. уже треть получаемой их владельцами прибыли поступала в руки иностранных граждан. Если бы этот процесс развивался прежними темпами, то уже в 20-30-е годы большая часть русских ценных бумаг должна была бы сосредоточиться в руках иностранных держателей» (А.В. Островский «Октябрьская революция: случайность? Исторический зигзаг? Или закономерность?» // «Из глубины времен». Вып. 2. СПб. 1993. С. 141-142). Это к вопросу «Кому на Руси жить хорошо?», который хорошо было бы, правды ради, уточнить: «Кому за счет Руси жить хорошо?» В связи с этим стоит подумать о хлопотах вокруг открытого в 2005 г. памятника Императору Александру II, самим фактом своего возведения занявшего у храма Христа Спасителя место прежнего известного монумента Императору Александру III.
Открытие памятника Императору Александру III в Москве в присутствии Его Сына, Государя Николая II и Царской Семьи. 30 мая 1912 г.
Вспомните, кто был инициатором его постройки (Борис Немцов, Альфред Кох, Анатолий Чубайс). Вспомните, что одним из главных лиц на его открытии был Юрий Лужков, тот самый, который в свое время яро воспротивился установке в Москве памятника Императору Николаю II, нашему Царю Мученику. Прочитайте надпись на освященном монументе: «…освободителю от многовекового рабства…»
Подумайте, и вам всё станет ясно… Старая и вечно новая тема: кому «пролетариат» ставит свои памятники…
На церемонии открытия 7 июня 2005 г. Б. Немцов заявил: «…Именно Александр II – единственный российский император, который, действительно, занимался освобождением русского народа от рабства». (Вспомним в связи с этим афоризм В. Гроссмана: «Россия – тысячелетняя раба».) В 2009 г. либеральная партия «Правое дело» выступила с инициативой объявить 19 февраля Днем свободы. В 2011 г. сопредседатель этой партии Леонид Гозман подчеркнул: «Мы те, для кого царь Александр Освободитель стал несогласным». Ясно, что памятник Императору Александру III на этом месте никому из инициаторов возведения в 2005 г. монумента Его Отцу был не нужен.
Надругательство над памятником Царю-Миротворцу после его сноса в 1918 г.
Ну, а мы вернемся к С.Ю. Витте. Похоже, что женитьба стала еще одним трамплином на его пути к вожделенной власти. Наблюдавший государственную карьеру С.Ю. Витте с самых ее истоков князь В.П. Мещерский отмечал ту «характерную метаморфозу, которая в нем произошла по переезде из дворца министра путей сообщения в дом министра финансов на Мойке»: «С назначением министром финансов [и с женитьбой, прибавим мы. – С.Ф.] для Витте сразу открылся громадный новый мiр людских личных интересов, личных вожделений и самых разнообразных поводов обращаться к нему; а рядом с этим в мiре государственных людей ему пришлось сразу познакомиться со всеми теми элементами, отношения к которым должны были устанавливаться в зависимости от его умения приобретать союзников и помощников и парализовать противодействие ему противников. Словом, создалась целая огромная новая школа для человека, вступившего в нее без всяких о ней понятий. И вот началась двойная жизнь в судьбе Витте как министра финансов. Одна жизнь была жизнь напряженного крупного ума в области творчества и труда по министерству финансов, а другую жизнь составляли всевозможные новые отношения к людям всяких положений, и в особенности к так называемому большому свету, где охотников до казны всегда было больше, чем в других сферах. И вот эта вторая жизнь постепенно изменяла духовную личность человека в Витте, по мере того как для него выяснилось, какой политики он должен держаться и какими услугами должен покупать себе связи в большом свете и друзей в государственном мiре. Школа эта дала ему то и другое – связи в большом свете и друзей в государственном мiре, но в то же время то и другое, как я сказал, сделало его другим человеком. Как министр финансов, он оставался в своем кабинете тем же даровитым тружеником и творцом идей, но как собеседник, как человек, он утратил свою прелесть девственной, так сказать, простоты и естественной самостоятельности мысли; в нем стал слишком часто слышаться вопрос: а что скажет “княгиня Марья Алексеевна”?..» (Князь В.П. Мещерский «Воспоминания». М. 2001. С. 646).
С.Ю. Витте – министр финансов Российской Империи.
Вот, между прочим, образчик откровений Витте, когда он был сам собой. Получив пост министра финансов, Сергей Юльевич сказал пришедшему к нему журналисту И.И. Колышко: «В России тот пан, у которого в руках финансы. Этого до сих пор не понимали. Даже Вышнеградский. Но я их научу. Пути сообщения? И они будут в моей власти… Как и все. Кроме министра финансов, в России есть еще только власть министра внутренних дел. Я бы не отказался. Но это еще рано. Надо дать в руки власти аппарат денег… С деньгами я прекращу любое революционное движение. Этого тоже не понимают. Тюрьмы, виселицы – ерунда. Тех, кто делает революцию в России, нашего разночинца, – надо купить. И я куплю его. У меня целый план. И я его проведу, хотя бы всё лопнуло кругом» (Б.В.Ананьич, Р.Ш. Ганелин «С.Ю. Витте и его время». С. 60). На первый взгляд, всё так и происходило. «Главною задачею каждого ведомства, – отмечал современник, – было ладить с министром финансов, чтоб получить желательные для ведомства кредиты по государственному бюджету. С.Ю. Витте прекрасно учел это положение и из министра финансов легко создал положение хозяина всей экономической жизни России или, вернее, безответственного экономического диктатора» (В.М. Вонлярлярский «Мои воспоминания. 1852-1939». Берлин. 1939. С. 124). Крайнее властолюбие еще со времен Царствования Императора Александра III ни для кого не было секретом. «Как только граф Витте сделался министром финансов [в 1892 г.], – писал А.П. Извольский, – он сейчас же обнаружил явную склонность доминировать над другими членами кабинета и стал de facto, если не de jure, действительным главой русского правительства. […] …Будучи министром финансов, он поставил все министерства в зависимости от себя, так как Александр III совершенно доверял ему, отказывая в санкции кредита без согласия графа Витте» (А.П. Извольский «Воспоминания». Минск. 2003. С. 89). «К 1900 г., – пишут историки, исследовавшие деятельность Витте, – влияние Министерства финансов простиралось далеко за пределы отведенной ему сферы деятельности, а Витте уверенно выдвигался на первое место в российском бюрократическом аппарате, и от него во многом зависело определение направления не только внутренней, но и внешней политики» (Б.В.Ананьич, Р.Ш. Ганелин «С.Ю. Витте и его время». С. 83). О том, что это был действительно ключевой пост в России, ярко, со знанием дела писал в свое время (еще не только до того, как его занял С.Ю. Витте, но и до его предместника И.А. Вышнеградского) князь В.П. Мещерский: «Что такое финансы России? С одной стороны, это экономические и денежные средства России, с другой стороны, это главный ключ к политическому состоянию России. Финансовое управление в одних руках может повести к упрочению в России порядка, Власти и Самодержавия; в других руках те же финансы могут повести к разрушению политического строя России. К великому, но, увы, несомненно, действительному горю России, теперь финансы ее в руках опасных людей, и опасных именно для Государя и Государства людей. […]
Обложка номера редактируемого князем Владимiром Петровичем Мещерским «Гражданина», выпущенного в связи с его кончиной 10 июля 1914 г. в Царском Селе.
В Министерстве финансов свили себе гнездо все ультрарадикалы, и люди, как те, которые орудуют в Министерстве финансов, прикрытые разными минами, положительно опасные люди. […] Всё это вместе, если соединить со страшною подпольною силою берлинских [вскоре появятся французские, английские, американские. – С.Ф.] и петербургских евреев в Министерстве финансов, не только далекое, но близкое будущее рисует в ужасных красках. Тут, кроме экономического разорения России, угроза постоянная, что революционная и анархистская партия разрушения будет иметь в финансовом мiре почву для своих действий на народ и для разрушительных своих замыслов. Вот почему так важен вопрос […], кто будет во главе финансового ведомства?» (Кн. В.П. Мещерский. «Гражданин консерватор». М. 2005. С. 241-242). В конце концов, привыкнув к линзам ростовщиков, торговцев и менял, С.Ю. Витте утратил первоначальную остроту зрения, что замечали и его сторонники: «Граф Витте как финансист склонялся к мысли, что только материальная обстановка является доминирующей в политике. В результате граф Витте часто совершал тяжелые ошибки в своей оценке международного положения» (А.П. Извольский «Воспоминания». С. 100). Одновременно он сильно прикипел к министерскому креслу, чувствуя, какую силу оно сообщает своему хозяину. О том, какое значение Витте придавал своему положению, видно из ответа его в августе 1903 г. Государю, предложившему ему принять пост председателя Комитета министров. Сергей Юльевич заявил, что в этом случае он бы «просил совсем уволить» его «от всех должностей». Узнав о предложении, Матильда впала в истерику… Было от чего потерять голову: идя на «повышение», Витте фактически терял надежные рычаги управления финансовыми потоками. Петербургские остряки шутили: Витте упал кверху.
Илья Репин. Портрет С.Ю. Витте. 1901-1903 гг. Третьяковская галерея. Фрагмент.
ДЕНЬГИ И ВЛАСТЬ
Путь во власть
Известный русский общественный деятель, депутат Государственной думы А.С. Шмаков, объяснявший головокружительную карьеру С.Ю. Витте его определенными «связями и симпатиями», отмечал следующие ее вехи: «Уже в молодости Витте был обласкан еврейскою семьею Рафаловичей в Одессе и определен на службу в управление Юго-Западных железных дорог, где, между прочим, сподобился титула “герцога Тилигульского” – за катастрофу с воинским поездом, происшедшую от развала насыпи через речку Тилигул.
Алексей Семенович Шмаков (1852–1916) – известный присяжный поверенный, политический деятель и журналист.
Сколько помнится, Витте был тогда начальником движения, а в Каменец-Подольском окружном суде даже производилось дело…» (А.С. Шмаков «Международное тайное правительство». М. 1912. С. 564).
Из некролога А.С. Шмакова в московском журнале «Искры» (№ 26) за 1916 г.
Наша справка: Банкирский дом «Рафалович и Ко» был открыт в Одессе в 1833 г. Основатель дела Ш. Рафалович был известен тем, что поставлял Русскому флоту непригодную парусину. Принял православие с именем Федор. Дом находился в тесных отношениях с Лондоном, Парижем и Петербургом. В 1891 г. в результате неудачной совместной аферы Рафаловича и председателя Департамента государственной экономии Государственного Совета А.А. Абазы едва не обанкротился. После удачного шантажа Рафаловичем этого крупного чиновника, сообщившего ему детали совершенно секретной биржевой операции Министерства финансов, дело было улажено. Причем, активную роль в этом играл министр финансов И.А. Вышнеградский. Один из Рафаловичей (Георгий), наполовину одесский, наполовину французский еврей, родившийся в 1880 г., с 1906 г. жил в Англии, где финансово поддерживал известного сатаниста Алистера Кроули. Впоследствии этот представитель семьи Рафаловичей усиленно пропагандировал т.н. «украинскую независимость».
Что касается Общества Юго-Западных железных дорог, то его в то время возглавлял владелец известной банкирской конторы в Варшаве И.С. Блиох (1836–1901). Начал он свою карьеру мелким железнодорожным подрядчиком, однако вскоре, перейдя из иудаизма в кальвинизм, сильно разбогател, превратившись в заметного дельца. Иван Станиславович был инициатором и крупным акционером солидных железнодорожных обществ: Петербург-Варшава, Либаво-Роменской, Киево-Брестской, Ивангород-Домбровской, Лодзинской и Тираспольской железных дорог. Наряду с Варшавским коммерческим банком, основал Варшавское общество страхования от огня, Кредитное общество и др. В 1877 г. был назначен членом Учредительного комитета Министерства финансов.
И.С. Блиох, банкир, председатель правления Общества Юго-Западных железных дорог.
Жил он в Варшаве, делами же фактически руководил вице-председатель правления, известный математик И.А. Вышнеградский, являвшийся, по определению С.Ю. Витте, «приказчиком» варшавского еврея. С тех самых пор завязываются тесные связи Сергея Юльевича с Вышнеградским, имевшим прочные связи положение в предпринимательском мiре. В январе 1887 г. И.А. Вышнеградский был назначен министром финансов. Вскоре, по рекомендации министра, С.Ю. Витте был назначен директором Тарифного департамента. Силовые линии международного финансового капитала сопрягались с очертаниями будущих военных союзов. «…Экономическая политика Вышнеградского, – подчеркивают исследователи, – способствовала решению одной из важнейших задач […] – сближению с Францией. В 1889-1891 гг. на парижской бирже была произведена конверсия русских процентных бумаг на сумму в 1,7 млрд. руб. В результате был заложен экономический фундамент под здание политического и военного союза России и Франции. В августе 1891 г. было заключено общеполитическое соглашение между двумя странами, а в августе 1892 г. генералы Н.Н. Обручев и Р. Буадефр подписали военную конвенцию» (Б.В.Ананьич, Р.Ш. Ганелин «С.Ю. Витте и его время». С. 56).
Иван Алексеевич Вышнеградский (1832–1895), министр финансов в 1887–1892 гг.
Таким образом, эти финансовые операции Вышнеградского на Парижской бирже означали привязку России к Франции. С течением времени нить эта крепла, превратившись, в конце концов, в экономическую удавку, означавшую серьезную зависимость России от Франции не только в политическом, но и военном отношении. Что касалось С.Ю. Витте, то, будучи ближайшим сподвижником (и преемником) И.А. Вышнеградского, он не мог не участвовать в этой имевшей огромные мiровые внешнеполитические последствия операции своего патрона. Тем замечательнее вот эти строки из его письма князю В.П. Мещерскому (Сергей Юльевич отлично знал, что кому должно/можно писать): «Боже, Царя храни и Марсельеза – это Христос Воскресе, распеваемый в синагоге. Для всякого француза наше Самодержавие есть варварство, а наш Царь есть деспот. Для нас их пресловутое egalité, fraternité и прочее есть реклама банкира Блока, печатаемая ежедневно во всех русских газетах. Французский парламент есть кощунство над здравым смыслом и колоссальнейший самообман». Осенью 1892 г., незадолго до того, как И.А. Вышнеградского хватил удар, закончившийся смертью последнего и водворением на его место протежируемого им последние годы С.Ю. Витте, Император Александр III предъявил ему записку И.Ф. Циона (1835–1912), профессора Петербургского университета и Медико-хирургической академии, агента Министерства финансов в Париже. В первую минуту сам он даже не нашелся, что сказать: «Судя по видимости – доказательство несомненное, но я убежден, что здесь есть какое-то недоразумение» («Из архива С.Ю. Витте. Воспоминания». Т. 1. Кн. 1. СПб. 2003. С. 282). В записке говорилось о том, что И.А. Вышнеградский, осуществляя последний займ, взял от Ротшильдов взятку в 500 тыс. фр. К записке прилагалась копия из книг Ротшильда. Эта операция, по словам Витте, «была сделана группой банкиров, во главе которых стоял Ротшильд; это была первая операция, сделанная Ротшильдом после долгого периода времени, в течение которого Ротшильд не хотел делать с Россией операций вследствие еврейского вопроса» (Там же. С. 285). Но на повестке дня стоял вопрос о том, чтобы покрепче привязать Россию к Франции в противостоянии ее Германии, и деньги тогда России решили дать. «Ротшильд начал вести переговоры, – писал С.Ю. Витте, – прислал сюда поверенного; другие парижские банкиры, которых Ротшильд взял в свою группу, точно так же прислали своих представителей. Переговоры велись с Вышнеградским. […] Когда переговоры пришли уже к концу, […] Вышнеградский позвал к себе [директора С.-Петербургского международного банка В.А.] Ласкина и [банкира А.Ю.] Ротштейна и вдруг им говорит: “[…] …Эта операция, конечно, будет очень выгодна для банкиров, и я считаю, что консорциум, который будет делать заем, должен был бы мне уплатить комиссию в 500 тыс. франков”. […] Ротшильд согласился, да он и не мог не согласиться, и поставил 500 тысяч франков на счет русскому министру финансов» (Там же. С. 294-295). Далее, однако, по утверждению Витте, эти деньги были якобы распределены между иностранными банкирами, которым Ротшильд отказал в сотрудничестве. Верить приходилось только на слово, ибо, хотя какие-то расписки и были представлены, Государь остался этим недоволен. Вышнеградский вскоре скончался. Бумаги с компроматом остались у Витте и, по его словам, потом, когда он покидал пост министра финансов, он их уничтожил (Там же. С. 283). Как говорится, концы в воду. О возмутителе спокойствия, разумеется, не забыли. Уже в начале следующего Царствования, в 1895 г. за критику валютной реформы С.Ю. Витте И.Ф. Цион был лишен русского подданства и права на пенсию. Но и последний не сдавался, опубликовав в 1896 г. две брошюры: «Куда временщик Витте ведет Россию?», «Витте и его проекты злостного банкротства». Цион обвинял Вышнеградского и его преемника Витте в хищениях, финансовых злоупотреблениях, а также в составлении дутых бюджетов. «Г. Витте, – предупреждал Цион, – с племенем Рафаловичей […] фатально ведет Россию к финансовой катастрофе…» («Константин Петрович Победоносцев и его корреспонденты». Т. II. Минск. 2003. С. 531). При этом, заметим, сам И.Ф. Цион был евреем.
Илья Фаддеевич Цион (1842–1912) – еврей из Ковенской губернии (известен как Эли Цион). Доктор медицинских наук, физиолог, агент российского Министерства финансов во Франции, авантюрист, проводивший финансовые махинации. Ему даже пытались приписать «создание» Протоколов сионских мудрецов.
На публичные обвинения Витте ответил регулярной слежкой за Ционом, осуществлялась которая через П.И. Рачковского («Карьера Рачковского» // «Былое». 1918. № 2 (30). С. 78-87). В собранных в Министерстве внутренних дел материалах для проведения в 1903 г. следствия по противоправным деяниям Петра Ивановича особым пунктом значилось: «Сведения об услугах, оказанных Рачковским без ведома своего начальства министру финансов, по делу о краже у известного Циона документов, относящихся к финансовым делам» (С.Г. Сватиков «Русский политический сыск за границей». М. 2002. С. 183). Сообщив одному из осведомителей адрес Циона, Рачковский велел выкрасть документы («Карьера Рачковского». С. 82). Впоследствии Сергей Юльевич патетически писал о долголетней службе Императорам Александру III и Николаю II, при которой приходилось жертвовать «и своим благополучием, и своими материальными средствами, и своею жизнью для Них и для Родины» (Из архива С.Ю. Витте. Воспоминания. Т. 1. Кн. 2. С. 783). Однако никакими трескучими фразами было не прикрыть того, что знали в то время многие: честность С.Ю. Витте, как и его учителя И.А. Вышнеградского, у современников была под большим сомнением (Там же. С. 996, 998-999). «На днях умер Вышнеградский, – занес в дневник в марте 1895 г. многознающий А.А. Половцов, – олицетворение грустных годов Царствования Александра III. То был человека, чрезвычайно богато от природы одаренный, но лишенный всякого нравственного чувства и преследовавший в жизни почти исключительно одну наживу. Сын бедного священника, начав карьеру с преподавания математики за крайне умеренную плату, он оставляет многомиллионное состояние, нажитое всякого рода мошенничествами сначала при подрядах по артиллерийскому ведомству, потом при управлении Юго-западными железными дорогами и, наконец, при всякого рода конверсиях и самых разнообразных денежных биржевых операциях под ведением его как министра финансов. […] Вышнеградский, проходя темную дорогу к власти и почестям, нажил тесные связи с сомнительными личностями и остался до конца дней своих в зависимости от подобного рода связей. Около него грела руки шайка негодяев, с которыми он должен был считаться, опасаясь скандалов. […] Назначение Вышнеградского министром финансов было поворотною точкою в приемах Царствования Александра III. Оно ознаменовало исчезновение преклонения пред существовавшими порядками и общественным характером состоявших во власти людей. То был первый пример безцеремонного возвеличения темного человека по каким-то темным интригам. Это разнуздало политические аппетиты разных пронырливых негодяев, которые стали успешно ломиться в недоступные им дотоле двери пользовавшихся еще некоторым уважением учреждений» («Красный Архив». Т. 46. М.-Л. 1931. С. 110-111). В письме, направленном Государю Александру III, образовавшаяся в Петербурге «Лига защиты добрых нравов» обвиняла Витте во взяточничестве (Б.В.Ананьич, Р.Ш. Ганелин «С.Ю. Витте и его время». С. 406-407). Этот промысел выкормыш Вышнеградского не оставил и впоследствии: установлено, например, что Витте, через секретную агентуру Департамента полиции, состоял в небезкорыстных связях с английскими капиталистами (Р.Ш. Ганелин «”Битва документов” в среде Царской бюрократии. 1899-1901» // «Вспомогательные исторические дисциплины». Т. XVII. Л. 1985. С. 230-232; Б.В.Ананьич, Р.Ш. Ганелин «С.Ю. Витте и его время». С. 109, 122-123). Тогда, в 1892 г. Витте готовился к самому худшему. По его словам, он был готов даже «подать в отставку и вернуться к своей частной деятельности» («Из архива С.Ю. Витте. Воспоминания». Т. 1. Кн. 1. С. 233). В те дни он публично, в одном из столичных салонов, заявил о предстоящей отставке и одновременно о полученном приглашении занять место председателя правления с огромным по тем временам окладом 200 тысяч рублей (Б.В.Ананьич, Р.Ш. Ганелин «С.Ю. Витте и его время». С. 54). Получил он его от председателя правления С.-Петербургского Учетно-ссудного банка еврея Я.И. Утина.
Яков Исаакович Утин (1839–1916) – предприниматель и финансист, тайный советник (1885). Член (с 1885, а с 1903 – председатель) правления Петербургского учетного и ссудного банка – одного из крупнейших частных банков России. Находился в тесных дружеских и деловых связях с В.Н. Коковцовым (в 1904-1914 г. министром финансов, а в 1911-1914 гг. еще и Председателем Совета Министров). В 1906 г. в Париже участвовал в переговорах с представителями французских деловых кругов о предоставлении России крупного международного займа.
Еще трое братьев этого Якова Утина: Борис (1832–1872), Николай (1841–1883) и Евгений (1843–1872) – сыновья крестившегося гомельского иудея Исаака Утевского – со студенческих еще лет участвовали в революционном движении.
Николай Утин (слева) – как руководитель массовых студенческих волнений 1861 г. был заключен в Петропавловскую крепость, считался «правой рукой» Чернышевского. Вступив в 1862 г. в «Землю и Волю», был избран членом ЦК; участвовал в создании тайных типографий. Эмигрировав, сблизился с Герценом и Огаревым, занимаясь доставкой запрещенной литературы в Россию. В 1867 г. вступил в I Интернационал, сотрудничал с Марксом и Бакуниным. Охладев к революционному движению устроился на предприятия Лазаря Полякова в Румынии, а в 1877 г. подал прошение на Имя Императора Александра II о помиловании (заочно он был приговорен к смертной казни). Получив прощение, вернулся в 1878 г. в Россию, где управлял Сергиевско-Уфалейскими горными заводами барона Гинцбурга на Урале. Евгений Утин (справа) – арестовывался за участие в студенческих волнениях, находясь, после освобождения, под гласным надзором полиции. С 1870 г. служил присяжным поверенным. Выступал защитником на многих громких политических процессах: «нечаевцев», 1871 г.; «193-х», 1877-78 гг. и других. Будучи одним из ведущих сотрудников журнала «Вестник Европы» выезжал по окончании франко-прусской войн во Францию, где тесно сошелся с небезызвестным Гамбеттой. Немало страниц книги Утина «Франция в 1871 г. Политические эскизы» были посвящены Парижской коммуне. «За весьма враждебное отношение к монархическому началу», постановлением Комитета министров тираж книги был уничтожен.
Но кривая, как говорится, вывезла: Вышнеградский и Витте остались на своих местах. «Теперь, – по словам историков, – в их руках оказались все нити управления экономикой, финансами и транспортом» (Б.В.Ананьич, Р.Ш. Ганелин «С.Ю. Витте и его время». С. 54). Между тем не следует преувеличивать преданности С.Ю. Витте своему благодетелю И.А. Вышнеградскому. Выгораживая его перед Государем, Сергей Юльевич заботился, прежде всего, о самом себе. Как только подвернулся удобный случай, в «Московских ведомостях» появились, инспирированные «благодарным учеником» сенсационные корреспонденции из столицы о неизлечимой болезни Вышнеградского, страдающего ярко выраженным параличом головного мозга, в связи с чем пребывание его во главе Министерства финансов вряд ли возможно. Несомненно, что эти статьи сыграли свою роль в наступившей развязке. 30 августа 1892 г. С.Ю. Витте занял освободившееся министерское кресло, а подавший в отставку И.А. Вышнеградский 25 марта 1895 г. благополучно скончался. Остается заметить, что все участники той газетной кампании были щедро вознаграждены заказчиком.
«По странному совпадению, в тот самый день, когда я произносил речь в Вашингтоне, к вашим сенаторам в московском Кремле обратился Суслов. И он сказал: собственно, значение торговли нашей больше политическое, чем экономическое. Обойдёмся мы и без вашей торговли. – Ложь! Всё существование наших рабовладельцев от начала и до конца стоит на западной экономической помощи. […] …Начиная от первых деталей, которыми восстанавливались заводы наши в 20-е годы, начиная от строек Магнитостроя, Днепростроя, автомобильных заводов, тракторных в первые пятилетки, и в послевоенные годы и сейчас, и всё, что требуется от вас сейчас, это всё совершенно необходимо. Не политически, – экономически необходимо советской системе. Советская экономика обладает чрезвычайно малым коэффициентом полезного действия. Чрезвычайно слабой эффективностью. И то, что у вас делается малым числом людей, малым числом машин, – у нас собирает огромные толпы и большие массы материалов. Поэтому советская экономика не может справиться со всем сразу. И война, и космос, связанный с войной, и тяжёлая промышленность, и лёгкая промышленность, и накормить свое население и одеть – так вот, сила всей советской экономики сосредотачиваются на войне, где вы не будете помогать. А всё, чего не хватает, что можно пристроить туда или что нужно для того, чтобы накормить народ, или сделать остальную промышленность, – всё берётся от вас. Так вы косвенно помогаете военной подготовке и полицейской крепости Советского Союза. […] Наша страна берёт вашу помощь, а в школах учат, а в газетах пишут, а в лекциях говорят: смотрите, западный мiр загнивает! Смотрите, экономика западного мiра кончается, сбываются великие предсказания Маркса, Энгельса и Ленина – капитализм погиб! Он уже совершенно погиб! А наша социалистическая экономика, мол, расцветает, она доказала наконец торжество коммунизма. И вот я думаю, господа, особенно те, кто имеет социалистическое мiровоззрение: дайте же наконец социалистической экономике доказать свое превосходство! Дайте ей доказать, что она передовая, что она всемогущая, что она вас побила, что она вас перегнала. Не вмешивайтесь в неё. Перестаньте ей занимать и продавать. Если она такая всемогущая, ну вот она встанет сама, постоит 10-15 лет на своих собственных ногах, а мы посмотрим. И я скажу вам, что будет. Так пошутили, а дальше без шутки. А без шутки будет то, что когда на все стороны нельзя будет управиться экономике, она должна будет уменьшить свою военную подготовку, она должна будет бросить безполезный космос и должна будет кормить народ и одевать его. И должна будет смягчить свою систему. Таким образом, всего-навсего, к чему я призываю, это: раз она такая процветающая экономика, раз она такая гордая, а ваша такая пропащая, загнившая, так перестаньте той помогать. Ну где же, когда же калека помогал богатырю?»
Александр Солженицын. «Речь в Вашингтоне перед представителями АФТ – КПП» (1975).
