Маска чумного доктора, выставленная в одном из исторических музеев Германии. XVI век.
Продолжаю публикацию раздела биографий знакомых Пушкина южной поры из моей неизданной книги, начатой очерком о негоцианте Карле Яковлевиче Сикаре: https://sergey-v-fomin.livejournal.com/543275.html
Нынешний наш материал – о докторе Федоре Михайловиче Шуллере.
Первая публикация моего очерка о нем вышла в подмосковной городской газете:
«О встречах с Пушкиным поведать. Доктор Шуллер» // «Новые Рубежи» (г. Одинцово, Моск. обл.). 1982. № 63. 27 мая.
Вторая – в кишиневском журнале:
«Доктор Шуллер» // «Кодры». Кишинев. 1984. № 9. 149-152.
Ссылка на последнюю публикацию вошла и в биобиблиографический справочник Л.А. Черейского «Пушкин и его окружение» (Изд. 2. Л. 1989. С. 504):
Доктор Шуллер (начало)
Лишь раз упоминает А.С. Пушкин имя этого человека. Тем не менее, они были хорошими знакомыми и даже единомышленниками.
Родом из Эльзаса, а по другим сведениям из Венгрии, Шуллер, получив высшее медицинское образование, начал свое врачебное поприще еще в 1798 году, когда вместе с генералом Бонапартом он отплыл к берегам Египта. В 1812 году в качестве младшего хирурга одного из вестфальских конных полков наполеоновской Великой армии доктор отправился в Русский поход. Во время отступления, при Березине, он был взят в плен и решил связать свою жизнь с Россией (Е. В[ейденбаум] «Кавказские заметки» // «Тифлисский листок. Иллюстрированное прибавление». 1899. № 7. 26 мая. С. 3).
По некоторым сведениям, по национальности он был венгр. На запрос Г.Ф. Богача о докторе Шуллере в июне 1985 г. ему ответил венгерский военный историк майор Йозеф Захар: «…Ни в Будапештском, ни в Венском военных архивах нет никаких источников о нем. Я предполагаю, что он принимал участие в Российском походе не в Габсбургском контингенте, союзном с французскими войсками, а… уехал во Францию ранее, и пошел на войну с французской армией».
Уже в 1813 году, по рекомендации Лейб-хирурга Я.В. Виллие, добровольный эмигрант поступает на службу в Камчатский пехотный полк старшим лекарем.
Тем временем южный край Российской Империи был охвачен чумной эпидемией. Смертельное поветрие шло через Османскую империю и, перекидываясь через Дунайские княжества, попадало в российские пределы. Так обстояли дела еще до присоединения Бессарабской области.
«В 15 верстах от Тирасполя, – описывал свое приграничное путешествие 1799 г. русский чиновник и литератор Павел Иванович Сумароков (https://sergey-v-fomin.livejournal.com/447505.html), – имеет свое положение молдаванская слобода Малоешты […] Усмотря здесь лежащего посреди улицы на подушках молдавана, я к нему подошел, и узнав, что он болен, расспрашивал его о чувствуемых им припадках; но лишь вспомнил тогда о свирепствующей по другую сторону Днестра язве, то тот же час соступил с его войлока, и боялся, не с зараженным ли ею вступил я в разговор» (П.И. Сумароков «Путешествие по всему Крыму и Бессарабии в 1799 г.». М. Университетская типография. 1800. С. 231-232).
С возобновление судоходства по Черному морю, после Бухарестского мира 1812 г. болезнь оживилась. Вот как на основе документов одного из кишиневских архивов, описывает складывающуюся в том году обстановку историк: «В донесении Реннийского полицмейстера отмечалось, что в Галацах только за один день девять матросов купеческих судов, приплывших из Константинополя. Князь Куракин в отношении к Стурдзе писал, что в Браилове ежедневно умирает от чумы до 40 человек. Из переписки в ноябре 1812 года Красно-Милашевича с бессарабским губернатором Стурдзой мы узнаем о том, что “моровая язва свирепствует в Одессе, Феодосии и “необходимо принять меры осторожности и в Бессарабии”» (Л.Н. Оганян «Один из предполагаемых соратников кишиневских декабристов» // «Известия АН МССР». 1979. № 3. Серия общественных наук. С. 34).
Пик болезни в Одессе пришелся на август 1812 г. По подсчетам исследователей, к концу года чума унесла каждого девятого жителя города.
Гора Чумка в Одессе, на которой захоронены жертвы чумы.
Навсегда врезалось в детскую память А.О. Смирновой-Россет (ей тогда было всего пять лет) чумное поветрие в Одессе 1814 г. (не самое сильное, заметим; однако в том году она потеряла отца, коменданта Одесского порта и инспектора карантина, друга и родственника герцога Ришелье; потому она это и запомнила):
«…В Одессе открылась чума. Герцог тотчас оцепил город, и полк был расположен лагерем за несколько верст. Он и эмигранты обходили улицы и справлялись о состоянии здоровья. Провизию приносили в дома гарнизонные солдаты. Мы сидели у окна и считали страшные дроги, на которых везли трупы чумных. Колодники в засмоленных рубахах шли рядом, гремя цепями, под конвоем солдат с ружьями. […] Маменька не могла вынесть этого зрелища и сидела в комнате окнами на двор. Когда папенька возвращался из карантина к обеду, первым движением было бежать к нему, но он делал знак рукой и уходил в другую комнату, где его обливали уксусом с водой, и надевал другое платье. Часто он нас так крепко прижимал к сердцу и целовал так горячо, как будто он думал, что на другой день и он сможет сделаться жертвой этой страшной чумы.
Мортусы на улицах Одессы, 1812 г.>
Однажды Герцог подошел к окошку маменьки и спросил ее: “Когда вы видели Антонио Рицци?” (наш домашний доктор). – “Он был вчера и жаловался на головную боль; он сидел в этом кресле”. – “Велите его скорее унести, дорогая мадам, он ночью оперировал чумного, порезался и сегодня утром скончался; только бы нам не понести еще потери. Моя милая Сашенька, твоя кормилица тоже умерла от чумы”. – “Ришенька, я не любила свою кормилицу, не знаю отчего, а потом мама мне сказала, что евреи распяли Иисуса Христа, а это большой грех, и я о ней не сожалею”. […]
Дорогой отец мой был последней жертвой чумы. Он велел меня позвать, остановив на пороге, и сказал: “Ты мой друг, мое самое любимое дитя, обещая мне заботиться о твоих братьях, давать им добрые советы. Я не тревожусь за ваше будущее: Герцог обещал мне представить вас Императору и Его благодетельнице-Матери, ты будешь воспитываться в каком-нибудь институте, а твои братья в кадетском корпусе. – С хорошим образование можно быть уверенным, что всегда проложишь себе путь в безкрайнем человеческом мiре”. […]
Я просила отца: “Потрогать твою бородавку в последний раз”. В чуме так горят, что его ноги какого-то странного блестящего цвета были открыты и на левом колене было черное пятно. Маменька поддерживала его голову. В то время пришел Герцог, обнял его и сказал: “Дорогой друг, нужно ли так поступать вашей Наденьке, которой предстоит перенести столь тяжкую потерю?” […]
Нас всех посадили в карету, и Герцог нас повез […] Через два дня пришла горничная маменьки Татьяна, сняла с нас мерку и сказала, что шить будет черное. Она заплакала, а я разрыдалась […] Нас привезли в карантинный дом. Маменька сидела перед камином в глубоком трауре, я села на полу с большой куклой, последним подарком папеньки» (А.О. Смирнова-Россет «Дневник. Воспоминания». М. 1989. С. 81-82. Курсивом выделено написанное в оригинале на французском языке).
Крест, установленный на горе Чумке в Одессе.
В 1812 г. для борьбы с чумой в Бессарабии создали несколько карантинных пунктов: против Ясс на Пруте, против Могилева на Днестре и в Дубоссарах, а также для военных военнопленных в Рени. Закрытие речных переправ должно было замедлить распространение заразы. Дошедшие до нас документы раскрывают способы борьбы с чумой в описываемое время: для окуривания одежды и вещей использовались деготь, порох и селитра; применялись также чеснок и смолки.
Все эти меры привели к затуханию болезни к концу 1813 года, но в 1819-м она вспыхнула с новой силой.
«В 1819 г., – вспоминал занимавшийся топографической съемкой в Бессарабии, офицер Генерального штаба А.Ф. Вельтман, – открылась в Бессарабии в Хотинском цынуте (уезде) чума, завезенная из Молдавии. По данному мне поручению усилить пограничную цепь я проезжал по реке Пруту и по границе австрийской до Днестра» (Л.Н. Майков «Пушкин». СПб. 1889. С. 111).
Приказом главнокомандующего 2-й армией графа П.Х. Витгенштейна для борьбы с умой в Бессарабии были направлены военные врачи, среди которых был и Федор Михайлович Шуллер.
«Согласно с желанием Вашим, мне изъясненным, – говорится в предписании бессарабского гражданского губернатора К.А. Катакази от 18 октября 1819 г. штабс-лекарю Шуллеру, – я предписал комиссии, учрежденной в Кайнарах по прекращению чумной заразы, употребить Вас в чумных местах для вящей пользы обещаемой вашими сведениями и опытностью в требуемом деле. Вашего же Высокоблагородия буду особо признателен о достижении скорой помощи людям, попавшим в силу сказанному несчастию…» (Л.Н. Оганян «Один из предполагаемых соратников кишиневских декабристов». С. 35).
Особо неблагоприятная ситуация складывалась в то время в Атаках. Именно туда доктор и был направлен. «По случаю настоятельной необходимости в употреблении в м. Атаках опытного и сведущего медика, – читаем в предписании от 26 октября 1819 г. , – для предания способов к разделению больных, сомнительных и прочих касательных для прекращения чумной заразы в оном местечке. Просьба как наискорейшим отправиться в Атаки» (Там же).
Чума. Литография XIX в.
Вместе с коллегами доктор Шуллер энергично принялся за дело. Согласно сохранившимся рапортам и отчетам, видно какие меры применялись: «Были очищены по методу Гитона де Морво все близлежащие к Атакам селения, установлен строжайший контроль, запрещающий передачу товаров и переход за охранительную цепь. […] Больных помещали в лазареты, оборудованные в крестьянских домах, дома же заболевших и их вещи сжигались» (Там же. С. 35-36).
Болезнь пошла на спад. К концу января 1820 г. эпидемия в Бессарабии сошла на нет.
В те годы, когда труд врачей чрезвычайно редко отмечался наградами, Ф.М. Шуллер получил «за прекращение чумы в Бессарабии» орден Святого Владимiра IV степени.
Продолжение следует.