ИЗНЕМОЖЕНИЕ И ПОРЧА (12)
Александр Исаевич Солженицын (1918–2008).
«Пора перехожа, а всё не гожа…»
«О Москве – по рассказам частых теперь выезжантов – у нас создавалось смутное представление. Какой-то вихрь толковищ, взаимонепониманий, косых сопоставлений, перпендикулярных сшибок. […] У москвичей уже заклубились самые мрачные и отчаянные настроения последнего распада. […]
…Отныне, когда стало безопасно писать мне письма, – усилился их прямой поток в Вермонт из Советского Союза – уже и по два-три десятка в неделю. Но напрасно было ждать от хлынувшего теперь большинства – выражения мыслей, чувств; а верней, эти чувства были – просьбы, всклики и крики из самых разных дальних мест: пришлите денег! денег! шлите мне регулярные посылки! устройте печатанье на Западе моей поэмы! моего романа! запатентуйте в Штатах моё изобретение! помогите выехать в Америку всей нашей семье, вот и вот наши паспортные данные!
Определительно выявляли эти письма уже начавшийся огромный процесс: бегство России из России. Сперва побежали учёные, артисты, витии – но вот и из глубины масс вырывалась та же жажда бегства. Страшное впечатление. […]
…На родине что́ только не закипало – и всё грозное, и всё быстросменное. 1989-й был насыщен катастрофами. На многих окраинах Союза (впрочем – нигде в самой России) лилась кровь – и от национальных раздоров, и от войсковых подавлений. А весна та ещё была наэлектризована – первой после коммунистического режима грандиозной имитацией свободных народных выборов. Имитацией и потому, что отступлено было от всепринятой формы “справедливого равенства” общего голосования, вдвинуты разнарядки от организаций (в первую очередь – от ЦК КПСС), от академий, от творческих союзов, кому места обезпечивались по квотам. Правда, на остальные места были сенсационно разрешены выборы из нескольких кандидатов, однако фильтруемых искусственными “окружными собраниями”. Принят был вид “свободных” выборов, но направляющая рука компартии действовала всюду насквозь. […]
Быстропеременная и всё новеющая обстановка в стране – для верной оценки её, верной ориентировки в ней, верных, и в точный момент, государственных движений – требовала очень многое – почти сверхчеловеческое, не проявленное у нас за эти годы никем.
И кто бы тогда предвидел, что так жадно ожидаемые у нас освободительные реформы (да ещё – скорей! скорей!) – приведут к ещё дальнейшему грандиозному обрушенью и ограблению России? […]
Но когда-то же должны соотечественники прийти в ясную мысль о себе? […]
Когда-то раньше, в тюрьмах, мне представлялся конец коммунизма как великое сотрясение, и сразу новое небо и новая земля. Но это было в самой сути невозможно, и стало вовсе невозможно после того, как коммунистическая система прогноила всё тело нашей страны, всё население её. И вот – отход от коммунизма проявляется в искорченных формах – не меньшая нечистоплотность, а где и мразь, и в возглавьи страны, и в слышимых её голосах… А пути – всё равно надо искать. […]
Конечно, подлинное возрождение России не в темпе, а в качестве, – однако всё кипит сегодня, оно не ждёт. И всё трудней понять: к чему ж идти? […]
И надо было, пока не поздно, остеречь от безответственных черт парламентских демократий – но разве наших истосковавшихся и голодных людей напугаешь возможными пороками демократического общества? казалось им: дай только демократию! – и сразу наедимся, приоденемся, разгуляемся! […]
“Мы на последнем докате” – настолько катастрофичным уже тогда казалось и мне, как многим, состояние страны, – я ещё не предполагал, какие же запасы развала нам предстоят. […]
И обнажал, как безплодно, безсмысленно для народа (и очень выгодно для партийной номенклатуры) потрачены 6 лет “перестройки”, и как уже мы расхаживаем в “балаганных одеждах Февраля”, – между тем общество необузданных прав не может устоять в испытаниях.
И выше того: политическая жизнь – не главный вид жизни (а именно так всюду увлечённо булькало по поверхности страны), и чистая атмосфера общества не может быть создана никакими юридическими законами, но нравственным очищением (и раскаянием скольких и скольких крупных и малых насильников); и подлинная устойчивость общества не может быть достигнута никакой борьбой, а хоть и равновесием партийных интересов, – но возвышением людей до принципа самоограничения. И умелым трудом каждого на своём месте. […]
Лапа Партии по-прежнему лежала на Гласности. […] Ох, долог ещё путь. И до нашего – далеко. […]
Короткое время – год? два? – мнилось, что общественная волна, митинговая воля людей – может направить ход событий. Но нет, пока ещё нет.
В России и прежде – а в нынешней заверти особенно – влиять на события, вести их, может только тот, в чьих руках поводья власти».
А.И. Солженицын «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов». Гл. 14 // «Новый Мiр». 2003. № 11.
***
«Год за годом мне всё больше виделся в происходящем даже не повтор Февраля Семнадцатого, а некая пародия, – настолько сегодняшние вещатели мельче, безкультурней и непорядочней прежней цензовой публики. […]
Я понимал, что у всех деятелей, всплывших на Перестройке, нет ощущения долготы исторической России, нет сознания ответственности перед протяжённостью Истории, – откуда б набраться им в их партийном прошлом?»
А.И. Солженицын «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов». Гл. 15 // «Новый Мiр». 2003. № 11.