«Латышские стрелки» и мадьярские головорезы (продолжение)
К предубежденности, царившей в Ставке, ловкой использовавшейся латышскими националистами, следует прибавить также мнительность нашей контрразведки.
«Когда мне, в качестве помощника главного начальника Двинского военного округа по гражданской части, – писал П.Г. Курлов, – контрразведывательные отделения оказались подчиненными, я наткнулся на положительные курьезы […] Начальник контрразведывательного отделения доложил князю Туманову о целом заговоре, имевшем целью взрыв пороховых складов и важнейших мостов в округе. В это время я находился в служебной поездке, которую должен был прервать вследствие экстренного вызова в Вильно. Я застал главного начальника военного округа взволнованным, – он принял целый ряд чрезвычайных мер для охраны этих учреждений и просил меня разобраться в доложенных ему сведениях. На мой вопрос об источнике доклада начальник контрразведывательного отделения ответил, что получил сообщение от своего лучшего секретного сотрудника. Я потребовал назвать мне если не имя, то хотя кличку этого лица и, к моему ужасу, услышал псевдоним известного мне по прежней службе в Департаменте полиции, выгнанного за шантаж секретного агента, о котором было сделано циркулярное распоряжение не допускать ни в одно розыскное учреждение. Нечего говорить, что никакого заговора не оказалось и дело ограничилось удалением агента» (П.Г. Курлов «Гибель Императорской России». С. 181).
Пропагандистская открытка, призывающая вступать в добровольческие латышские воинские формирования. Дозволено военной цензурой в 1916 г. в Петрограде. Собрание автора.
Однажды в Риге, вспоминал далее генерал, «я получил телеграмму за подписью Бонч-Бруевича, в то время полковника и начальника штаба 6-й армии, выслать по приказанию главнокомандующего губернского предводителя дворянства острова Эзель, барона Буксгевдена и шесть человек местных помещиков, в числе которых был и член Государственного Совета по назначению Экеспаре. Считая такую меру совершенно невозможной, тем более что в моем распоряжении не было решительно никаких сведений о вредной деятельности названных выше лиц, я запросил полковника Бонч-Бруевича о причинах высылки и получил ответ, что это составляет секрет контрразведывательного отделения. Таким образом, данные, находившиеся в руках прапорщиков запаса, были тайной от начальника края, который по особой инструкции, утвержденной Верховным главнокомандующим, пользовался в отношении гражданского управления правами командующего армией. Такое положение я признавал недопустимым даже с дисциплинарной точки зрения, ввиду чего мне пришлось обратиться по телеграфу на Ставку, и высылка была отменена» (Там же. С. 182-183).
Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич (1870–1956) – родился в семье польского дворянина, землемера Могилевской губернии. (Его брат Владимiр (1873–1956) – старый большевик, член редколлегии газеты «Правда» с 1912 г., близкий знакомый и сотрудник Ленина.) Генерал-квартирмейстер штаба 3-й армии генерала Н.В. Рузского Юго-Западного фронта (10.9.1914) с производством в чин генерал-майора. С назначением Н.В. Рузского командующим армиями Северо-Западного фронта переведен туда генерал-квартирмейстером штаба (17.9.1914). Инициатор поголовного выселения евреев из прифронтовой полосы. Находился в распоряжении Верховного главнокомандующего (1.4.1915). Некоторое время был начальником штаба 6-й армии, дислоцировавшейся в Петрограде и его окрестностях. Считается одним из главных лиц, подготовивших фальсифицированное дело полковника С.Н. Мясоедова по обвинению его в шпионаже. Назначен (20.8.1915) исправляющим должность начальника штаба 6-й армии Северного фронта (главнокомандующий Н.В. Рузский). В распоряжении главнокомандующего армиями Северного фронта (25.2.1916). С марта 1916 г. командовал гарнизоном Пскова, где находилась главная квартира генерала Н.В. Рузского. После февральского переворота 1917 г. кооптирован в состав исполкома Псковского совета рабочих и солдатских депутатов. Перешел на службу советской власти. Комдив (1937), генерал-лейтенант (1944). Скончался Москве.
Жертвами настроений Ставки, усиленного интригами латышских и эстонских националистов и психозом общественности, стало увольнение губернаторов всех трех прибалтийских губерний. Осенью 1914 г. вынуждены были оставить свои посты Лифляндский губернатор Н.А. Звегинцов, а также Курляндский и Эстляндский вице-губернаторы Б.А. Каншин и А.А. Евреинов. 1915 год был более урожайным. Постов лишились все три губернатора: курляндский – С.Д. Набоков, лифляндский – А.А. Келеповский и эстляндский – И.В. Коростовец. Отставлен был также лифляндский вице-губернатор князь Н.Д. Кропоткин.
Латышские и эстонские националисты, еще несколько лет назад с оружием в руках боровшиеся против Русского Монарха, использовали теперь любую возможность для того, чтобы избавиться от прекрасно осведомленных в их намерениях и возможностях представителей законной власти.
Совершенно потрясающими выглядят обвинения В.Ф. Джунковского в адрес Лифляндского губернатора Н.А. Звегинцова: «Наибольшее количество заявлений о нелояльных и даже преступных действиях немецкой части населения, а также о пристрастии, проявлявшемся чинами администрации, приходилось на долю Лифляндской губернии. Многие из сведений, сообщенных прессой и частными лицами, оказались преувеличенными, а иногда и вовсе лишенными оснований (т.е. ложными. – С.Ф.), но самое наличие многочисленных жалоб на немецкое засилие в крае свидетельствовало о том, что начальник губернии гофмейстер Звегинцов не пользовался доверием и уважением местного населения» (В.Ф. Джунковский «Воспоминания». Т. 2. С. 412-413). То есть латышей и эстонцев!
Николай Александрович Звегинцов (1848–1920) – губернатор Лифляндии в 1905-1914 гг.
В качестве обвинений, выдвигавшихся против лифляндского вице-губернатора князя Н.Д. Кропоткина, была его «приверженность к немецкой культуре» и то, что «он воспитывал детей своих в немецкой школе» (Там же. С. 415). Да ведь не в чухонскую же школу ему было их определять, не великой латышской или эстонской культуре поклоняться!
Князь Николай Дмитриевич Кропоткин (1872–1937) – вице-губернатор Курляндии (1907-1912) и Лифляндии (1912-1915).
Курляндского губернатора С.Д. Набокова «записал» пресловутый думский «активист» Гольдман. Его докладная записка, писал В.Ф. Джунковский, «заключала в себе ряд тяжких обвинений по адресу начальника губернии егермейстера Набокова […] Проверив на месте сведения […], я пришел к выводу, что докладная записка содержала в себе явно неверные фактические данные. Все обвинения, что Набоков наполняет местную администрацию немцами, оказались совершенно необоснованными, напротив, все открывавшиеся вакансии при Набокове заполнялись исключительно русскими […] …При несомненной симпатии его к местному немецкому обществу и близких личных связях с дворянством, он, как представитель государственной власти в губернии, держался правильных взглядов и отстаивал русское влияние в крае […] Заявление Гольдмана о том, что из Курляндской губернии выслано несколько человек за возглас “долой немцев”, Набоков отрицал, указав, что им был выслан один крестьянин Кальнин, призывавший толпу к убийству помещика» (Там же. С. 415-416).
Сергей Дмитриевич Набоков (1866–1940) – последний действующий губернатор Курляндии (1910-1915).
И тем не менее, Набоков не оправдался. По словам В.Ф. Джунковского, он пришел к выводу, что «хотя деятельность Набокова и стояла вне подозрений в ее закономерности, но принимая во внимание, что всё же Набоков находился под некоторым влиянием немецкого дворянства», его следовало удалить. На основании этого генерал высказал предложение – «перевести его в одну из внутренних губерний России» (Там же. С. 416).
Отсутствие жалоб и весьма лестная характеристика Эстляндского губернатора генерал-майора И.В. Коростовца (Джунковский отмечал «трезвую русскую государственную направленность» всей его деятельности) не избавили всё же и его от смещения в угоду общественным веяниям.
Генерал-лейтенант Измаил Владимiрович Коростовец (1863–1933) – губернатор Эстляндии (1907-1915).
Под нажимом истерии думцев вынужден был уйти и генерал П.Г. Курлов. По словам В.Ф. Джунковского, «он не долго оставался на этом посту, его усиленно стали травить в Думе, посыпались запросы, жалобы, в результате […] Курлов должен был оставить должность» (Там же. С. 418).
Генерал-лейтенант Павел Григорьевич Курлов (1860–1923) – в августе-сентябре 1914 г. военный генерал-губернатор Пруссии; затем помощник начальника Двинского военного округа (Вильно) по гражданскому управлению, заведующий военной цензурой и контрразведкой округа. С конца ноября 1914 г. по август 1915 г. особоуполномоченный по гражданскому управлению Прибалтийским краем (Рига) с правами генерал-губернатора.
О подоплеке этой травли генерал П.Г. Курлов рассказал сам в своих мемуарах: «Не меньший вред принес, как это ни странно, для спокойствия края и брат председателя Государственной думы, шталмейстер Высочайшего Двора, полковник Родзянко, командовавший одной из ополченских дружин на острове Эзеле, а затем в Пернове. Этот совершенно неуравновешенный человек вообразил себя генерал-губернатором, произносил зажигательные речи, позволяя себе злоупотреблять даже Именем Государя Императора, и отдавал целый ряд распоряжений по гражданской части, так что мне пришлось даже запросить главнокомандующего 6-й армией: какими административными полномочиями облечен этот войсковой начальник? Поступивший ответ указал, что обязанности его ограничиваются строевой частью его дружины.
Такое разъяснение дало мне возможность охладить пыл полковника Родзянко, но я вызвал вражду к себе как с его стороны, так и со стороны брата, председателя Государственной думы, который, по-видимому, принимал деятельное участие в поддержке своего родственника. Когда дружина полковника Родзянко отразила в Пернове ничтожный десант германцев, М.В. Родзянко огласил об этом “подвиге” брата, как об одной из блестящих побед русского оружия в Прибалтийском крае. Истина была вскоре обнаружена, что вызвало крайнее неудовольствие Генерального Штаба и большой конфуз для председателя Государственной думы.
Полковник Павел Владимiрович Родзянко (1854–1932) – старший брат председателя Государственной думы. После окончания Пажеского корпуса (1872) выпущен в Кавалергардский полк. В 1996 г. вышел в отставку. С началом войны с Японией организовал на личные средства лазарет, с которым отбыл на передовые позиции. Был награжден четырьмя орденами. В 1920 г. эмигрировал в Югославию. Жил на небольшое пособие; скончался в приморском городе Херцег-Нови. Снимок из «сИнего Журнала» за 1915 г.
Такими же безтактными выходками отличался и знаменитый победитель под Митавой, перед которой германские войска остановились и на город не наступали, генерал Потапов.
Он произнес речь о мощи латышского народа и его выдающейся роли в войне с Германией. Латыши поднесли ему почетную саблю. Перед войной он находился в отставке из-за болезни – умственное помешательство, а тотчас после революции стал одним из видных ее деятелей, в качестве военного коменданта в Петрограде» (П.Г. Курлов «Гибель Императорской России». С. 217-218).
Так русскими руками расчищала себе путь революция и сепаратизм в Прибалтике.
Алексей Степанович Потапов (1872–?) – Генерального Штаба генерал-майор. Окончил Киевское пехотное юнкерское училище (1893) и Николаевскую академию Генерального Штаба (1899). Участник подавления боксерского восстания в Китае (1900-1901) и Русско-японской войны 1904-1905. Произведен в чин генерал-майора (1912) с увольнением со службы по болезни. С началом Великой войны состоял в резерве чинов при штабе Двинского военного округа. Командир бригады 64-й пехотной дивизии (с янв. 1916). Награжден орденом Св. Георгия IV ст. (15.8.1916). Член Военной комиссии Временного комитета Государственной думы (1.3.1917), помощник А.И. Гучкова. Председатель этой комиссии (4 марта). Генерал для поручений при Военном министре (14 апр.). В резерве чинов при штабе Петроградского военного округа (20 июня). Дальнейшая судьба неизвестна. Из сопоставления списка посетителей Г.Е. Распутина в период с октября 1914 г. по декабрь 1916 г. с адресной книгой «Весь Петроград» на 1917 г. видно, что Григория Ефимовича в это время 6 раз посещала жена генерал-майора – 42-летняя Вера Алексеевна Потапова (Платонов О.А. Пролог цареубийства. Жизнь и смерть Григория Распутина. М. 2001. С. 232). Супруги жили в Петрограде по адресу Каменноостровский пр., 26–28.
Будучи противницей латышских формирований, Государыня противостояла также охоте на прибалтийских баронов, которая, как и во многих иных предприятиях Великого Князя, носила компрометирующий Царскую власть характер. Вот выписки из некоторых писем Царицы на эту тему:
(29.8. 1915): «…Запрети это немилосердное преследование баронов!»
(10.9.1915): «Вот опять некрасивая вещь про Н[иколашу], которую Я обязана Тебе сказать. Все бароны послали В. Рейтерна к Н[иколаше] в Ставку. – Он просил от имени всех их прекратить преследования, потому что они больше не в состоянии переносить. Н[иколаша] отвечал, что он с ними согласен, но ничего не может сделать, так как приказания идут из Царского Села. – Разве это не гадко? […] Такая ложь не должна лежать на Тебе. Им надо объяснить, что Ты справедлив к тем, кто лоялен, и никогда не преследуешь невинных».
Граф Вольдемар Густавович Рейтерн, барон Нолькен (1851–1917) – камергер, член Государственного Совета, курляндский губернский предводитель дворянства, действительный статский советник (1909). Племянник бывшего министра финансов М.Х. Рейтерна. Скончался в Стокгольме.
(11.9.1915): «…Как дать знать баронам, что Н[иколаша] передал им великую ложь, будто он получил приказание из Царского преследовать баронов, – это нужно выяснить тонко и умело».
(1.2.1916): «Михень [Великая Княгиня Мария Павловна старшая] вчера вновь прислала письмо с просьбой освободить барона Деллингсгаузена. Он сидит в Крестах в Петрогр[аде] на Выборгской стороне. Его сыну, драгуну, разрешено навещать его. Но это такой позор, от которого можно избавиться, лишь поскорее, по телеграфу, приказав его выпустить. Не знаешь, как смотреть ему в глаза после этого».
Барон Эдуард Николаевич Деллингсгаузен (1863–1939) – в 1902-1918 гг. эстляндский губернский предводитель дворянства, гофмейстер (1906), член Государственного Совета по выборам (1907), , действительный статский советник (1911). В 1914 г. по стандартному для балтийских немцев-аристократов обвинению («за утайку своих лошадей от военно-конской мобилизации») приговорен к ограничению в правах состоянию и заключению в тюрьму. В ноябре 1918 г. председатель исполнительного комитета Балтийского Герцогства, провозглашенного остзейскими немцами после заключения большевиками Брест-Литовского мира. Тогда же выехал в Германию, где в 1919-1939 гг. возглавлял Объединение коренных эстляндских дворян. Почетный доктор юридических наук Университета Бреслау. Скончался в Потсдаме.
Его сын, о котором упоминает Императрица, – штабс-ротмистр Л.-Гв. Драгунского полка. В 1916 г. окончил Севастопольскую авиационную школу, а в 1917 г. – Школу высшего пилотажа. Летчик 9-го армейского авиационного отряда. В 1918 г. состоял при Гетмане П.П. Скоропадском в Киеве.
Еще несколько раз напоминает Государыня об этом случае в Своих письмах (3.2.1916): «Что насчет Деллингсгаузена?»; (6.2.1916): «Что сделал Ты относительно бедного Деллингсгаузена?» Это печалование по заслуживающим с Ее точки зрения внимания поводам Царица не раз использовала, часто весьма деликатно оговариваясь при этом (5.9.1915): «Если Я Тебе надоедаю, то извини Меня, но Я должна быть Твоей памятной запиской».
Однако верх брали иные тенденции. К сожалению, констатируют современные историки, «Верховная власть оказалась как бы на стороне латышей и эстонцев в их вековом конфликте с немцами, невольно провоцируя местный национализм. […] И конечно, совершенно непродуманной акцией было разрешение Верховного на формирование в Остзейском крае частей по национальному признаку (имеются в виду латышские стрелки)» (О.Р. Айрапетов «Генералы, либералы и предприниматели: работа на фронт и на революцию. 1907-1917». С. 75).
Когда нас сегодня пытаются убеждать, что принадлежность к тому или другому народу, к той или иной вере не важны, главное, чтобы человек был хороший, мы не должны забывать суровых уроков истории, когда не только каждый человек, но каждый народ, каждая вера проверялись на излом.
Чтобы не быть голословным, сделаем выписку из современного справочно-энциклопедического издания – о русских военнопленных Великой войны: «Немецкие и австрийские спецслужбы с первых же дней войны вели активную работу среди военнопленных, пытаясь завербовать их для выполнения террористических и диверсионных акций, а также для шпионажа. Первые дни плена русских солдат и офицеров помещали в относительно комфортные условия, хорошо кормили, обезпечивали теплым жильем, одеждой. Затем для контраста бросали в тюрьмы, лагеря, морили голодом и холодом. В лагере г. Дунна-Сардагель был распространен следующий прием устрашения: пленного в одном белье помещали в обитый цинком гроб с маленьким отверстием для дыхания и с металлической решеткой на дне. Держали пленного на солнце по нескольку часов. Время от времени часовой стучал прикладом в крышку гроба и кричал: “Русь, не спи!” После подобных издевательств предлагалось оценить разницу условий содержания в плену, сделать “правильный выбор” и начать служить “великой Германии”. Согласным на предательство поручалась диверсионная работа и сбор разведданных. Отдельным лицам давалось задание убивать офицеров союзных России войск, чтобы вызвать осложнения в отношениях России с другими странами Антанты. За покушение на англичанина, к примеру, немцы платили по 15 тысяч рублей.
Стойкость людей, попавших в эти жестокие условия, проявлялась по-разному. В ряде случаев немцы находили предателей. Некоторые начинали сотрудничать с врагом уже в лагерях, становились старостами, надзирателями, выдавали немцам своих бывших товарищей. Например, рядовой 159-го Гурийского полка Абрам Ганкин выдал немцам русского гусара, рассказав, будто бы тот в свое время колол пикой пленных германских солдат. Гусара расстреляли. Рядовой Новак донес, что прапорщик Львов вымазал дерьмом стоящий в коридоре лагерной канцелярии бюст кайзера Вильгельма, за что Львова бросили в карцер.
В лагере “Терезиенштадт” поручик 78-го Тульского пехотного полка Гавронский сотрудничал с администрацией лагеря, требовал от нее расстрела подпоручика Коловского за то, что он, не выдержав издевательств, ударил надзирателя. Здесь же артиллерийский унтер-офицер Травинский подвешивал русских пленных на столбы и избивал. Позднее он завербовался в польский легион. Некий Коваленко работал провокатором, подбивал своих товарищей на побег, а затем выдавал их администрации лагеря.
В лагере “Зизербург” служивший немцам переводчиком военнопленный латыш Яков Трах, развлекаясь, забивал русских заключенных до смерти. В лагере “Вормс” фейерверкер 1-й бригады Василий Шишков заведовал штрафным отделением и прославился своим безчеловечным отношением к соотечественникам. В лагере “Горвице” издевательствами над товарищами со стороны вольноопределяющегося из Варшавы (фамилия неизвестна) возмутился даже немецкий комендант, выславший изувера в другой лагерь.
В лагерях служили врагу и доносили на своих рядовые: 24-го Симбирского полка Нумеровский (рабочая партия 143, литера А в Тироле), Яков Циплин (работы в местечке Гайдешь в Альпах), Кронштейн (лагерь “Гайтшафт” в Тироле), Домач (там же), Борис Сандлер (лагерь “Терезиенштадт”), Дембицкий (лагерь Мюнстер), Пинкус Бурштейн, Штайнфельд, Левин Пекуровский и Шпилер (лагерь “Старгард”), Кац (лагерь на ст. Воненсу), Берко Жирновский (лагерь “Асбек”), Шроль (134-й рабочий лагерь в г. Шавли).
Большинство военнопленных держались, однако, стойко, что вызывало озлобленность начальства германских концлагерей. Например, рядовой Кронштадтского минного батальона 1-й роты, уроженец с. Малой Вишеры Крестецкого уезда Новгородской губернии Александр Григорьевич Петров был отдан для обработки лейтенанту Зевальду. Позднее Петров рассказывал следующее: “Я на службе в Русской армии состоял минным инструктором, и надежды Зевальда в отношении меня были понятны. Он старался подпоить меня, но я ручаюсь за себя – выпивал, сколько мне было нужно, и шел спать”. Отчаявшийся немец перевел Петрова в одиночную камеру в тюрьму Шавли, а затем отправил в концлагерь под г. Франкфурт. Тогда измученный матрос поступил так, как делали многие пленные: сделал вид, что его сломали, прекратил упорствовать, прошел курс обучения шпионской работе и был отправлен в Россию. А там явился в контрразведку и предложил начать двойную игру с целью борьбы с германскими спецслужбами.
Согласно распоряжению начальника штаба Российского Верховного главнокомандующего от 26 января 1916 г. за № 314 против всех, возвращающихся из вражеского плена, возбуждалось дознание по вопросу о шпионаже и измене Родине. Надо отметить, что для большинства русских пленных формальное согласие на сотрудничество с иностранной разведкой создавало возможность возвратиться на Родину. После переброски в Россию, они тут же являлись в контрразведку и “сдавали с потрохами” своих вербовщиков, агентурные связи, известных им немецких шпионов на русской территории. С помощью одного из таких военнопленных был выявлен, например, немецкий разведчик Бауман (он же – Гофман, он же – Бротейгам). Удалось выяснить и его настоящее имя – Арнульф Брайтигам» (В.В. Каравашкин «Кто предавал Россию. Справочно-энциклопедическое издание». М. 2008. Ст. «Военнопленные Русской армии в период Первой мiровой войны»).
Продолжение следует.