«Mikolaj» (продолжение)
Крах упований Сазонова и Ко с их польским проектом был зафиксирован во многих документах эпохи. «Относительно польского населения, – писал выезжавший на фронт Великий Князь Николай Михайлович, – не надо верить нашим газетам, оно в большинстве настроено враждебно. […] …Шайки “соколов” шныряют в местности между Холмом, Люблином и границей […], зная отлично места, указывают австрийцам дороги, тропы и наши расположения; другие действуют сообща с врагами, тревожа русские войска, где только возможно» («Записки Н.М. Романова» // «Красный Архив». Т. 47-48. М. 1931. С. 153). И в другой записи: «…Польские “сокола” постоянно жарят по нашим войскам, да еще разрывными пулями: мне показывали целые пачки таких патронов, не то “дум-дум”, не то охотничьи с воском внутри, – словом, страшно разрушающего свойства. Вот тебе и Гаагская конференция!» (Там же. С. 149).
Пришлось признать очевидные факты, в конце концов, и самому Николаю Николаевичу, причем публично, в новом обращении его к полякам от 11 октября 1914 г, имевшем, правда, по сравнению с первым, более локальный, камерный характер: «В районе наших боевых действий с австрийцами установлено участие галицко-польских сокольских организаций, причем выяснилось употребление разрывных пуль… Если я обращался к польскому зарубежному населению со словами братской любви Русской армии, то был уверен в лояльности взаимных отношений… Я ни минуты не допускаю, чтобы польское население могло рассчитывать на великодушие Великой России, фактически участвуя во враждебных к нам действиях и притом в столь недостойной форме, как употребление разрывных пуль с отрезанными концами… Глубоко уверен, что замеченное явление есть печальная случайность… В интересах всего зарубежного польского населения предваряю, что мною повелено Высочайше вверенным мне войскам не считать сокольские и тому подобные организации воюющей стороной и со всеми участниками их, захваченными в плен, поступать со всею строгостью законов военного времени» (А.Н. Яхонтов «Первый год войны (июль 1914—июль 1915)». С. 287-288).
Дружина краковских «соколов» присоединяется к Польским легионам. Краков. 1914 г.
Польское гимнастическое общество «Сокол» было создано в 1867 г. Наряду со спортом оно занималось политической деятельностью. Первые военные отделения стали формироваться в Краковском отделении еще в 1910 г. С началом Великой войны они послужили основой Польских легионов, воевавших на стороне Австро-Венгрии.
Процитированный нами документ немедленно был использован австро-немецкой пропагандой в своих целях: среди поляков стали широко распространять фальшивые манифесты Великого Князя, в которых он писал, что будто бы берет свои обещания из своего первого воззвания к полякам обратно. Русским властям пришлось немедленно выпускать прокламации, в которых дезавуировались такого рода фальшивки (Там же. С. 286). Но семенам сомнений на благодатной почве польского менталитета это никак не мешало прорастать.
Немецкая пропаганда заходила и с другой стороны. Согласно дневниковой записи Великого Князя Андрея Владимiровича, австрийцы и немцы «усиленно мутили» поляков и «в прокламациях даже (от имени Франца-Иосифа) говорят о коронации в Кракове 1/14 февраля 1915 г. Эрцгерцога Карла Стефана Королем всей Польши» («Военный дневник Великого Князя Андрея Владимiровича Романова (1914-1917)». С. 99). В конце 1915 г. Император Вильгельм II действительно предлагал такой план, предусматривавший создание Польского Королевства, формально самостоятельного, однако находившегося бы под контролем Германии. Однако Император Франц-Иосиф не поддержал этот проект, поскольку надеялся включить эти польские земли в состав Своей Империи.
Эрцгерцог Карл Стефан (1860–1933) происходил из Тешинской ветви династии Габсбургов. Был адмиралом (1911). По большей части жил в своем поместье Живец под Краковом. Хорошо знал польский язык, две его дочери были замужем за польскими аристократами.
Но то были акции пропагандистские. Характерно, что ни немцы, ни австрийцы долгое время не помышляли о присоединении к себе завоеванных частей Русской Польши, о чем лучше всего свидетельствуют факты нещадной эксплуатации ими захваченных польских областей. Доля ущерба промышленности Царства Польского, нанесенного Германией и Австро-Венгрией, составляла соответственно 52% и 22%. При том, что лишь 4% этого ущерба были нанесены в ходе военных действий («Польша в ХХ веке. Очерки политической истории». С. 70).
20 августа 1914 г. в Вене у министра иностранных дел состоялось заседание, посвященное предполагавшемуся Манифесту Императора Франца-Иосифа к населению Царства Польского. Венгерский премьер-министр Ш. Тиса высказался категорически против этого намерения. «Россия, утверждал он, если не произойдет ее полного разгрома, вряд ли откажется от Польши, поэтому “Императорский манифест, провозглашающий включение Польши в состав Монархии, чрезмерно затруднил бы установление лучших отношений с Россией”». В принятом по итогам этого обсуждения постановлении, кроме заявленных Тисой причин, явны также сомнения и в самих поляках: объединение Царства Польского с «Галицией в рамках Монархии, с австро-венгерской точки зрения, желательно только при условии, что прочность и единство Монархии в результате этого не ослабнут, и мы будем уверены в том, что государственно-созидательные элементы в Царстве Польском будут работать в этом направлении и противодействовать развитию центробежных стремлений» (Там же. С. 74).
Вторая бригада Польского Легиона Пилсудского ведет бои на Волыни.
«Польский вопрос, – подчеркивал в своих мемуарах германский рейхсканцлер Т. Бетман-Гольвег, – оставался без движения так долго, как долго взаимоотношения трех Империй не изменялись коренным образом…» (Там же. С. 79).
Таким образом, можно констатировать, что идеологическое противостояние между Россией, с одной стороны, и Германией и Австро-Венгрией, с другой, в польском вопросе было практически проиграно нами, что не могло быть иначе, учитывая польский менталитет и ненужность самой Польши для России.
На государственном уровне это последнее обстоятельство осознавалось уже Императором Александром I в последние годы Его правления; о Государе Николае I и говорить не приходится: присоединение Польши Он считал «проклятием для России», а пребывание ее в составе Империи воспринимал как тяжелый крест. (Н.Н. Дурново «Русская панславистская политика на Православном Востоке и в России». С. 31), «…Природное легкомыслие, – читаем в секретном докладе III Отделения 1840 г., – склонность их к занятиям политикою и память о прежней вольнице, а всего более продолжающаяся несколько веков, как бы врожденная, неприязнь к русским – всё это делает Польшу более вредящим, нежели полезным достоянием, и если Россия не должна отказаться от поляков, то потому только, что представилось бы еще более невыгод, когда бы эти враги наши составили самобытное государство» («Россия под надзором. Отчеты III Отделения 1827-1869 гг.» М. 2006. С. 352-353). Такое же мнение об этом безпокойном и ненадежном народе сложилось у Австрийского канцлера князя Меттерниха. «Польскость, – писал он, – это лишь формула, лозунг, за которым прячется революция в самой своей грубой форме, это и есть сама революция» (О. Яси «Распад Габсбургской Монархии». С. 490). Вот, между прочим, почему светлейший князь И.Ф. Паскевич, Наместник Царства Польского во времена Императора Николая Павловича, настаивал на обмене Польши на Галицию (Н.Н. Дурново «Русская панславистская политика на Православном Востоке и в России». С. 31).
Орел польских стрельцов. Краков. 1914-1915 гг.
После поражений русских армий на Западе и оставления Царства Польского проблема, казалось, должна была сама собой сойти на нет. Так бы и произошло, если бы не планомерная политика С.Д. Сазонова. Как говорится, и не мечтайте!
Июльская неудача 1915 г. не охладила пыла министра, хотя положение усложнилось, во-первых, в связи с военными неудачами (потеря польских территорий делала проблему гораздо менее актуальной), а во-вторых, в результате смены в конце января 1916 г. Председателя Совета Министров. Место И.Л. Горемыкина занял Б.В. Штюрмер, позицией которого был отказ от немедленного решения польского вопроса, с тем, чтобы сделать это в спокойной послевоенной обстановке. Свои взгляды Борис Владимiрович сам изложил в 1917 г. следователям ЧСК: «Поляки желали, чтобы было объявлено, что им дается, и как можно скорей. […] …Мое глубокое убеждение, что теперь этого нельзя делать, надо, чтобы русский народ раньше знал, что можно России дать, когда все безчисленные жертвы будут закончены, что он получит» («Падение Царского режима». Т. I. Л. 1924. С. 262).
Министр отлично понимал, что день ото дня аргументов у него остается всё меньше и меньше.
«По мере перехода военного счастья на сторону немцев и занятия неприятельскими войсками целого ряда наших польских областей, – констатировал положение вещей А.Н. Яхонтов, – опасения поляков за будущее возрастали. Со стороны польских деятелей становились всё более настойчивыми домогательства издания торжественного акта, окончательно предрешающего вопрос и ставящего на реальную почву. Происходили различные совещания, комиссии и собрания в Петербурге и в Ставке, делались правительственные заявления в законодательных учреждениях и т.д., но всё это не удовлетворяло. Польские представители заметно “левели” и примыкали к противоправительственным течениям» (А.Н. Яхонтов «Первый год войны (июль 1914—июль 1915)». С. 288).
Германская кавалерия входит в Варшаву. 5 августа 1915 г.
Что касается русского общественного мнения, то вот как обрисовывал состояние умов в столице в марте 1916 г. единомышленник С.Д. Сазонова, французский посол М. Палеолог: «Мне приходится быть очень сдержанным в польском вопросе, так как у русских националистов слишком живо еще воспоминание о событиях 1863 года. […] …Русское общественное мнение, в общем – против выделения Польши из Российской Империи. Враждебным отношением к Польше проникнуты не только национальные и бюрократические круги, оно проявляется и в Государственной думе, и во всех партиях. Отсюда невозможность провести автономию Польши законодательным порядком. Разрешение этого вопроса кажется мне возможным только по собственному побуждению Императора, чем-то вроде государственного переворота» (М. Палеолог «Дневник посла». С. 464-465).
Разумеется, естественным союзником министра в решение этого вопроса была Франция, едва ли не со времен революции и наполеоновской агрессии позиционирующая себя патроном разделенной, но не замиренной до конца Польши. «С давних пор Польша пользовалась принципиальным покровительством со стороны французского и, отчасти, английского общественного мнения», – отмечал в своих записках А.Н. Яхонтов (А.Н. Яхонтов «Первый год войны (июль 1914—июль 1915)». С. 290).
Однако при этом нельзя было также не учитывать непонимания и даже расхождения мнений.
Вот какова была, например, реакция президента Р. Пуанкаре на обнародование воззвания Великого Князя: «Итак, Россия еще раз выступила здесь, минуя нас. Если бы она предложила свою помощь для восстановления всей Польши во всей ее государственной независимости, мы могли бы только приветствовать это и желать осуществления этой прекрасной мечты. Если бы она обязалась дать относительную автономию Русской Польше, тоже прекрасно. Обещание полунезависимое, даже под скипетром Царя, несомненно, встречено было бы с радостью и могло бы быть принято как обещание загладить старую вину. Но предложить полякам в Силезии, Познани и Галиции свободу вероисповедания, языка и управления под властью Императора из Династии Романовых – вряд ли это значит найти путь к их сердцу, во всяком случае это значит возвестить Германии замаскированные аннексии, о которых не было заключено никакого соглашения между Россией и нами и которые могут совершенно исказить значение оборонительной войны, они рискуют также повредить тем реституциям, которые Франция имеет право требовать и намерена требовать» (Р. Пуанкаре «На службе Франции 1914-1915». С. 86).
Осторожный С.Д. Сазонов в разговорах с М. Палеологом напоминал ему всё же о том, что «Польша не была присоединена к России одним постановлением Венского конгресса, но была затем дважды ею завоевана в эпоху восстаний 1830 и 1863 годов, за которые, в значительной степени, несла нравственную ответственность французская политика. […] …Прежние попытки Франции вмешаться, так или иначе, в судьбу Польши кончались обыкновенно неблагополучно для обеих» (С.Д. Сазонов «Воспоминания». С. 384).
Под Ченстоховым. Картина 1915 г. польского художника Станислава Масловского (1853–1926). Изображает поляка-артиллериста из Германской армии, молящегося о прощении греха: обстрелу по приказу Дома Матери Божией.
«Русское Правительство по-прежнему обходит молчанием вопрос о восстановлении Польши, – замечал в марте 1916 г. М. Палеолог. – Это безпокоит Париж, где польский комитет, находящийся в Швейцарии, ведет умелую и деятельную пропаганду. […] Всего чаще и откровеннее говорил я об этом с Сазоновым. Я не скрываю от него, что принимаю в посольстве своих польских друзей […]; делаю это уже потому, что всё равно грозная Охрана извещает Сазонова о малейшем моем поступке. Посещения эти слегка безпокоят его. Он сказал мне вчера: “Будьте осторожны: Польша скользкая почва для французского посла”» (М. Палеолог «Дневник посла». С. 464).
Однако, по большому счету, все эти «разногласия» носили, в сущности, характер маскировки, ибо налицо было внутреннее согласие в главном – найти основания для интернационализации решения «польского вопроса», означавшие на деле признание арбитража Франции и, быть может, Англии.
Французы, опираясь в том числе и на воззвание Великого Князя, уповали на то, что это «создает нечто вроде нравственного обязательства, которое даст возможность французскому правительству при окончательном решении выступить с исключительной авторитетностью» (Там же. С. 489)
Создавая базу для последующего внешнего иностранного вмешательства во внутренние русские дела, С.Д. Сазонов утверждал, что вопрос этот «выходил за пределы русско-польских отношений и приобретал международное значение в качестве одной из конечных целей войны с Германией» (А.Н. Яхонтов «Первый год войны (июль 1914—июль 1915)». С. 328).
Польская банкнота в 10 марок Королевства Польского.
Но если с иностранными союзниками в этом вопросе всё было более или менее ясно, то с внутренними была большая проблема. Императрица из этого списка была вычеркнута сразу. По словам Председателя Совета Министров Б.В. Штюрмера, осенью 1916 г. Государыню часто посещали поляки «перед тем временем, когда была речь о том, чтобы поляки получили то, что они просят». По мнению Бориса Владимiровича, Государыня не сочувствовала этим настроениям поляков («Падение Царского режима». Т. I. Л. 1924. С. 262).
Ни Совет Министров, ни Государственный Совет, ни даже Дума, как мы уже отмечали, не были надежны для проведения задуманного. Оставался Император.
«Этот акт, – считал С.Д. Сазонов, – должен был выразиться в даровании с высоты Русского Престола конституционной хартии польскому народу» (С.Д. Сазонов «Воспоминания». С. 386).
Такого же мнения придерживался и главный союзник министра – М. Палеолог: «Главным препятствием для немедленного его [польского вопроса] разрешения является разногласие, существующее в самом русском обществе по польскому вопросу. Лично Император, несомненно, не является противником либеральной автономии для Польши, Он готов сделать большие уступки для ее сохранения под скипетром Романовых. Сазонов смотрит на дело так же и настойчиво убеждает Императора не сходить с этого пути» (М. Палеолог «Дневник посла». С. 464).
К весне 1916 г. для польских националистических кругов стало ясно, что дело их не увенчается успехом, если только С.Д. Сазонов не решится «взять в свои руки решение польского вопроса и сделать его международным». Французский посол, с которым велась на эту тему беседа, выразил, однако, по этому поводу большие сомнения: «Предложение сделать польский вопрос международным вызвало бы взрыв негодования в русских националистических кругах и свело на нет симпатии, завоеванные нами в других слоях русского общества. […] …Банда Штюрмера (каков, однако, дипломатический язык “союзного” посла! – С.Ф.) подняла бы крик против западной демократической державы, пользовавшейся союзом с Россией для вмешательства в ее внутренние дела». Однако тут, кажется француз кое-что подзабыл. С.Д. Сазонов пишет в своих мемуарах о «попытках французского посла Палеолога, правда довольно нерешительных, поставить разрешение» польского вопроса «на международную почву» (С.Д. Сазонов «Воспоминания». С. 384)
Не находил решения и другой важный вопрос. «Я совершенно спокоен относительно намерения Императора и Сазонова, – заявил М. Палеологу одни из его польских друзей, – Но Сазонов может не сегодня завтра исчезнуть с политической арены. И в таком случае, чем мы гарантированы против слабости Императора?» (Там же. С. 488). А только одним, – ответим мы с высоты нашего горького исторического опыта, – государственным переворотом, повлекшим за собою неисчислимые человеческие жертвы в России. Такова была цена, которую заплатили русские за независимости поляков и других малых народов.
Что же касается стоявшей на страже русских интересов Власти, то ответ был возможен только один – начертанный Собственной рукой при начале польского мятежа 1830 г. Императором Николаем Павловичем: «Если один из двух народов и двух Престолов должен погибнуть, могу ли Я колебаться хоть мгновение?» (Н.К. Шильдер «Император Николай Первый. Его жизнь и Царствование». Т. 2. СПб. 1903. С. 326). Без каких-либо оглядок на общественное мнение и взгляды союзников. Но Россия была, кажется, уже не в том состоянии, чтобы не только так поступать, но и сделать подобное заявление…
Пока еще не была сплетена прочная искусная сеть, в которую намеревались завлечь Государя, С.Д. Сазонов пользовался любым случаем, чтобы возбуждать польский вопрос. Как отмечал министр финансов П.Л. Барк, «польская проблема продолжала занимать Совет Министров, проходя через разные фазы, в зависимости от разных периодов на нашем театре военных действий, обещаний, даваемых полякам со стороны Центральных держав, и чрезвычайно активной деятельности польских патриотов как в России, так и за границей, и весьма умело организованной ими пропаганды в разных странах» (П.Л. Барк «Воспоминания» // «Возрождение». № 178. Париж. 1966. С. 103).
Дополнительный импульс С.Д. Сазонову и его единомышленникам дал приезд в конце апреля 1916 г. в Ставку в Могилев французского министра юстиции Рене Вививани (в качестве главы внешнеполитического ведомства сопровождавшего президента Пуанкаре в его поездке в Россию накануне начала войны) и министра снабжений социалиста Альбера Тома. Одной из важнейших целей приехавших было «постараться получить какие-либо обещания относительно Польши». Однако бывший в курсе сложившейся обстановке французский посол М. Палеолог сразу же охладил пыл своих соотечественников: «О Польше советую говорить только перед самым отъездом – тогда вы увидите, можно ли поднимать этот вопрос, в чем я сильно сомневаюсь» (М. Палеолог «Дневник посла». С. 503). И действительно, союзники смогли затронуть польский вопрос лишь во время прощального визита к С.Д. Сазонову. По словам французского дипломата, этот известный предстатель за польские интересы, набив себе немало шишек, был более чем осторожен, «очень упорно указывая» своим визитерам «на опасность для союзников вмешательства, даже самого незаметного, французского правительства в польский вопрос» (Там же. С. 513).
Прием Государем в Ставке французских министров Альбера Тома и Рене Вивиани. Май 1916 г.
Однако сам Сергей Дмитриевич, не исключено что и в силу усиленных просьб заезжих французов, презрев свои же собственные советы, пустился в очередную авантюру. На заседании Совета Министров 29 апреля 1916 г. был неожиданно поднят вопрос о «сборе в пользу поляков в Варшаве». Варшава, напомним, к тому времени уже находилась в руках немцев. Обсуждение мотивировали тем, что надо, мол, было поддержать польских рабочих, которые не хотели ехать на работу в Германию. Сумма определялась в миллион рублей.
Министр финансов П.Л. Барк выразил относительно денег справедливые сомнения: «Как перевести на место? Ведь они облегчают положение немцев».
«Государь Император, – применил С.Д. Сазонов свой излюбленный метод, – изъявил доверие к князю Любомирскому, которые не на руку немцам будет работать».
«Сбор между поляками – валяйте, – высказался в своей обычной грубоватой манере товарищ министра внутренних дел граф А.А. Бобринский, – но всероссийский сбор в трамваях – это другое. Обезпечен ли переход денег в руки поляков?»
«Поляки не германофилы, – завел свою шарманку С.Д. Сазонов, – надо помочь, чтобы не пошли поляки в Германию».
«Раз Германия разрешает, – привел трезвые доводы министр путей сообщения А.Ф. Трепов, – то ей, значит, выгодно, а потому я против (все-таки облегчение Германии в заботах об населении; а война идет на истощение). Вывоз денег воспрещен […] Деньгами не накормишь и не оденешь (одежду купят в германской промышленности, а хлеб привезут со стороны)».
«Миллион не обогатит Германию и не продлит войну, – продолжал упорствовать, понимая, что проигрывает, С.Д. Сазонов. – Польша – не Германия, а Россия. Не надо показывать пренебрежения к полякам».
При этом ведший записи заседания А.Н. Яхонтов делает важную ремарку: «Сазонов горячится и кричит».
«А как наши союзники в таких вопросах действуют? – внес свой весомый вклад в похороны этой вздорной идеи П.Л. Барк. – Помощь Бельгии и французским департаментам, занятым германцами, – французами не разрешается перевод денег, а только допускает Рокфеллер».
Нужно было отвечать (с выступавшими министрами спорил один С.Д. Сазонов), а аргументов уже не было. По поводу французов сказать было нечего, оставались одни англичане, но их территория под оккупацией не находилась. И всё же он попробовал, хотя существенного смысла это уже не имело: «Англичане от этого взгляда отказались, а Его Императорское Величество соизволил оказать помощь лояльным полякам».
Это было поражение. Понимали это все, лишь Военный министр генерал Д.С. Шуваев решил напоследок пошутить: «Надо туда подсыпать 20, 30 миллионов голодных».
Подвели итоги. Большинство опять было против.
«А как же Высочайшее повеление?» – пытался взывать к верноподданническим чувствам, которых сам уже давно был лишен, С.Д. Сазонов.
«Оно сбора не касается», – веско парировал А.Ф. Трепов («Совет Министров Российской Империи в годы первой мiровой войны. Бумаги А.Н. Яхонтова». С. 332-333).
Продолжение следует.