Григорий Ефимович пришел
Прежде чем рассказать об этом важном моменте не только в жизни Анны Александровны, но и всей Царской Семьи, обратимся к версии С.П. Белецкого, как к наиболее сильно повлиявшей на все дальнейшие интерпретации этого случая не только позднейшими исследователями, но даже и мемуаристами-современниками.
В своих письменных показаниях ЧСК Степан Петрович утверждал (20.7.1917): «…При одном из моих разговоров с Распутиным о Вырубовой, когда я касался железнодорожной катастрофы, жертвой которой она явилась, Распутин с большими подробностями и с видимою откровенностью рассказал мне, что своим, по выражению Распутина, воскрешением из мертвых Вырубова обязана исключительно ему. По словам Распутина, несчастный случай с Вырубовой произошел в период сильного гнева на него со стороны Государя, после одного из первых докладов о нем ген. Джунковского по оставлении мною должности директора Департамента полиции и поэтому сношения Распутина с Дворцом были временно прекращены.
О несчастном случае с Вырубовой Распутин узнал только на второй день, когда положение ее было признано очень серьезным и она, находясь всё время в забытьи, была уже молитвенно напутствована глухой исповедью и причастием Св. Таин. Будучи в бредовом горячечном состоянии, не открывая всё время глаз, Вырубова повторяла лишь одну фразу: “Отец Григорий, помолись за меня”; но, в виду настроения матери Вырубовой, решено было Распутина к ней не приглашать. Узнав о тяжелом положении Вырубовой со слов графини Витте и не имея в ту пору казенного автомобиля, Распутин воспользовался любезно предложенным ему графинею Витте ее автомобилем и прибыл в Царское Село в приемный покой лазарета, куда была доставлена Вырубова женщиною-врачом этого лазарета кн. Гедройц, оказавшей ей на месте катастрофы первую медицинскую помощь. В это время в палате, где лежала Вырубова, находились Государь с Государынею, отец Вырубовой и кн. Гедройц.
Войдя в палату без разрешения и ни с кем не здороваясь, Распутин подошел к Вырубовой, взял ее руку и, упорно смотря на нее, громко и повелительно ей сказал: “Аннушка, проснись, поглядь на меня” и, к общему изумлению всех присутствовавших, Вырубова открыла глаза и, увидев наклоненное над нею лицо Распутина, улыбнулась и сказала: “Григорий, – это ты; слава Богу”. Тогда Распутин, обернувшись к присутствовавшим, сказал: “Поправится” и, шатаясь, вышел в соседнюю комнату, где упал в обморок. Прийдя в себя, Распутин почувствовал большую слабость и заметил, что он был в сильном поту.
Этот рассказ я изложил почти текстуально со слов Распутина, как он мне передавал; проверить правдивость его мне не удалось, так как с кн. Гедройц я не был знаком и мне не представилось ни разу случая с нею встретиться, чтобы расспросить ее о подробностях этой сцены и о том, не совпал ли этот момент посещения Распутиным Вырубовой с фазою кризиса в ее болезненном состоянии, когда голос близкого ей человека, с которым она душевно сроднилась, ускорил конец бредовых ее явлений и вывел ее из ее забытья.
Объясняя себе таким образом всю картину происшедшего исцеления Распутиным Вырубовой, я ясно представлял себе, какое глубокое и сильное впечатление эта сцена “воскрешения из мертвых” должна была произвести на душевную психику Высочайших Особ, воочию убедившихся в наличии таинственных сил благодати Провидения, в Распутине пребывавших, и упрочить значение и влияние его на Августейшую Семью.
После этого случая Вырубова, как мне закончил свой рассказ Распутин, сделалась ему “дороже всех на свете, даже дороже Царей”, так как у нее, по его словам, не было той жертвы, которую она не принесла бы по его требованию» («Падение Царского режима». Т. IV. М.-Л. 1925. С. 501-502).
Степан Петрович Белецкий (1873–1918) – с 1912 г. директор Департамента полиции, с сентября – товарищ министра внутренних дел.
Разберем это «широковещательное и многошумящее» заявление по порядку.
Мы не раз писали, опираясь на многочисленные свидетельства, что Г.Е. Распутин, будучи верующим человеком, никогда не присваивал прерогатив Бога, немедленно пресекая любые намеки на это своих собеседников. Поэтому приписываемая ему фраза о том, что «воскрешением из мертвых Вырубова обязана исключительно ему», не более чем кощунство, выдуманное хорошо понимавшим, чего от него хотят заключившие в Петропавловскую крепость временщики, экс-директором Департамента полиции.
Столь же провальна и предлагаемая в показаниях хронология. С.П. Белецкий оставил должность директора Департамента полиции 28 января 1914 г. Доклад В.Ф. Джунковского также довольно точно датируется 1 июня 1915 г. После ранения в Покровском (29 июня 1914 г.) Г.Е. Распутин вернулся в Петербург (20 августа). Съездив ненадолго (в ноябре) в Покровское, в первых числах декабря 1914 г. Григорий Ефимович вернулся в столицу. Никаких опал («сильного гнева на него со стороны Государя», как выдумывает Белецкий) наложено на Г.Е. Распутина не было.
В лазарет к раненой А.А. Вырубовой, вопреки утверждениям Белецкого, Григорий Ефимович приехал в первый же вечер, еще до ухода оттуда Царской Семьи.
Что касается «настроения матери Вырубовой», высказывавшейся якобы против появления у одра раненой дочери Г.Е. Распутина, то это, как мы покажем далее, еще одна инсинуация Белецкого.
Такой же выдумкой является сообщение о том, что о случившемся Г.Е.Распутин узнал якобы от графини Матильды Витте, использовав при этом автомобиль графа.
Вообще в связи с автомобилем, на котором Григорий Ефимович отправился в Царское Село в госпиталь, выстраивается целая очередь предоставивших его якобы претендентов, совсем как позднее с напарниками по переноске бревна вместе с Лениным на субботнике.
Князь М.М. Андроников: «Распутин тогда звонит по телефону ко мне, не могу ли я ему устроить какой-нибудь автомобиль. Я этого сделать не мог. Кто-то из других знакомых дал автомобиль, и он помчался в Царское Село» («Падение Царского режима». Т. I. Л. 1924. С. 381).
Французский посол Морис Палеолог вообще утверждал, что Григорий Ефимович приехал в Царское Село по железной дороге: «…В соответствии с указаниями Императрицы немедленно послали за Распутиным. Он обедал с какими-то своими подругами в Петрограде. Через час специальный поезд привез его в Царское Село» (М. Палеолог «Дневник посла». С. 226).
Легкомысленный француз пишет, даже не задумываясь, а возможно ли вообще было такое. Почитал бы, что ли, газеты, сообщавшие небезынтересные подробности: «Правый путь удалось очистить к 11 часам ночи. В 11 ч. 37 м. из Петрограда был отправлен первый поезд с пассажирами, проживающими в Царском Селе и Павловске. Этот поезд дошел до места катастрофы, где пассажиры пересели в другой поезд, поданный со стороны Царского Села» («Катастрофа под Петроградом» // «Петроградский Курьер». 1915. 3 января. С. 1). «…Поезд прибыл в Павловск около 2 часов ночи» («Подробности крушения на М.-В.-Рыбинской железной дороге» // «Биржевые Ведомости». № 14590. Утр. вып. Пг. 1915. 4 января. С. 1).
А вот официальное сообщение руководства железной дороги: «В 6 ч. 30 м. утра 3-го января было восстановлено движение пассажирских поездов по одному пути, а в 5 ч. 30 м. дня 3-го января восстановлено движение по обоим главным путям» («Подробности крушения на М.-В.-Рыбинской железной дороге» // «Биржевые Ведомости». № 14590. Утр. вып. Пг. 1915. 4 января. С. 1).
Итак, поезд отпадает. Но не прав и С.П. Белецкий.
Возможно, что эта столь органичная для него ложь и сошла бы ему с рук, однако на сей раз мы имеем доказательства, исходящие, между прочим, отнюдь не от приверженца Г.Е. Распутина.
Дело в том, что начальник канцелярии Министерства Императорского Двора и Уделов генерал А.А. Мосолов, озабоченный немилостью к нему Императрицы, именно в этот день встречался с Г.Е. Распутиным с целью разузнать о причинах такой холодности и, если можно, исправить положение. Григория Ефимовича, по просьбе А.А. Мосолова, пригласили к себе супруги Мдивани, занимавшие в то время апартаменты в гостинице «Европейская».
Захарий Асланович Мдивани (5.9.1867–18.4.1933) – происходил из грузинского княжеского рода. Окончил Тифлисский кадетский корпус (1884), II военное Константиновское училище (1886) и Николаевскую Академию Генерального Штаба (1898). Служил в Варшавской крепостной артиллерии, затем в Кавказской гренадерской артиллерийской бригаде. Подпоручик (1886), поручик (1889), штабс-капитан (1895), капитан (1898), подполковник (1902). Помощник старшего адъютанта штаба Кавказского военного округа (1899). Начальник штаба Михайловской крепости (1902). Участвовал в Русско-японской войне 1904-1905 гг. Полковник (1906). Начальник штаба 39-й и 13-й пехотных дивизий (1908), а затем Севастопольской крепости (1910). Командир 13-го Лейб-гренадерского Эриванского Царя Михаила Феодоровича полка (1912). Флигель-адъютант (1913). Генерал-майор (18.1.1915) с зачислением в Свиту ЕИВ. Находился в распоряжении Главнокомандующего Кавказской армией (7.4-18.7.1915). Начальник штаба 4-го Кавказского армейского корпуса (18.7.1915). Командующий 39-й пехотной дивизией (20.3.1917). Главный начальник Кавказского военного округа (авг. 1917). Военный министр Грузинской республики, начальник Батумской области и военный комендант Батума (1917-1918). После установления советской власти покинул пределы России. В эмиграции во Франции. Скончался в Париже.
От брака с Елизаветой Викторовной Мдивани (ум. 4.9.1924 в Париже), урожденной Соболевской, имел пять детей. Одна из дочерей Нина была замужем за сыном писателя Артура Конан Дойля. Сама княгиня Е.В. Мдивани входила в число почитательниц Г.Е. Распутина, была дружна с Головиными. С октября 1914 г. по декабрь 1916 г. полицейское наблюдение зафиксировало 13 посещений Елизаветой Викторовной Г.Е. Распутина и четыре визита к ней последнего (Платонов О.А. Пролог цареубийства. Жизнь и смерть Григория Распутина. М. 2001. С. 228). Имена супругов Мдивани фигурируют в письмах Императрицы к Государю.
«К назначенному часу, – вспоминал А.А. Мосолов, – мы собрались. Едва приступили к супу, как вошел человек и доложил, что Григория Ефимовича зовут к телефону. Через минуту вернулся Распутин, пошатываясь, с искаженным лицом, и сказал нам, что произошла катастрофа: “Аннушку (Вырубову), ехавшую в Царское Село, раздавил поезд, и она при смерти”. Он должен немедленно ехать в Царское. Я посоветовал взять один из автомобилей гостиницы… Через несколько минут Распутин уехал» (А.А. Мосолов «При Дворе последнего Российского Император». С. 231).
Начальник Канцелярии Министерства Двора генерал А.А. Мосолов (1854–1939).
Такой же ложью является утверждение С.П. Белецкого, что Г.Е. Распутин вошел «в палату без разрешения и ни с кем не здороваясь». Как мы увидим далее, его сопровождал Дворцовый комендант В.Н. Воейков, что другие клеветники ставили даже генералу в вину.
Что касается гипноза, то, как мы помним, именно С.П. Белецкий ранее был изобретателем этой изощренной лжи, повторявшейся князем М.М. Андрониковым перед следователями временщиков в 1917 г. (С.В. Фомин «Боже! Храни Своих!» Изд. 2-е. М. 2013. С. 313-316; «Падение Царского режима». Т. I. Л. 1924. С. 381).
Любимым коньком современных «сексобогословов», укрывшихся под личиной «православного историка И.В. Смыслова» (не удержались от этого также ни Э.С. Радзинский, ни А.Н. Варламов), является обыгрывание фразы из этих показаний С.П. Белецкого о том, что после молитвы над умиравшей А.А. Вырубовой Г.Е. Распутин «почувствовал большую слабость» и «был в сильном поту».
«Итак, внимание, – чувствуя, что пришел их звездный час, что вот уже они и “срезали”, ликуют анонимщики. – В житии какого святого, в каком это Патерике мы читали, чтобы подвижник, исцелив кого-либо, падал без сознания, обливаясь потом?!» (И.В. Смыслов «Г.Е. Распутин: Знамение погибшего Царства». М. 2002. С. 44).
Спрашивали? – Отвечаем. Во-первых, россказни заключенного в Петропавловке не есть истина в последней инстанции, тем более, что именно эти показания С.П. Белецкого нами и иными исследователями не раз уличались во лжи и подтасовках. Ну, а во-вторых, если вы уж так хотите, есть ответ и на этот конкретный, кажущийся вам непреодолимо-каверзным, вопрос. И для него вовсе не надо брать жития да патерики, достаточно открыть Евангелие и прочитать строки о молитве Господней в Гефсимании: «и был пот Его, как капли крови, падающие на землю» (Лк. 22, 44) и соответствующие толкования к этим словам Святых отцов и богословов.
Комментировать утверждение о «совпадении» («не совпал ли этот момент посещения Распутиным Вырубовой с фазою кризиса в ее болезненном состоянии») мы не будем, ибо делали это уже это не раз в связи со многими другими случаями (например, исцелениями Наследника). Всё это, разумеется, не более чем уловка.
При этом искушенный враль, опасаясь (и вполне справедливо), что изложенным им событиям найдется немало свидетелей, заметил, что «проверить правдивость» изложенного ему, к сожалению, так и «не удалось». Памятуя занимаемые им посты, в это верится с трудом. Но главное Белецкий, без зазрения совести, попытался повесить все свои выдумки на убитого Царского Друга: «Этот рассказ я изложил почти текстуально со слов Распутина, как он мне передавал».
На фразе – «После этого случая Вырубова, как мне закончил свой рассказ Распутин, сделалась ему “дороже всех на свете, даже дороже Царей”» – Степан Петрович не останавливается. К ней он приделывает свой лживый конец, цель которого одна: удовлетворить своих потенциальных читателей – следователей-временщиков. «Действительно, как я сам замечал, в особенности в последнее время, Распутин относился к своей Августейшей Покровительнице без того должного внимания и почтительности, какие следовало бы в нем предполагать за все милости, ему оказываемые, по сравнению с Вырубовой, в которой он видел безропотное отражение своей воли и своих приказаний» («Падение Царского режима». Т. IV. М.-Л. 1925. С. 502).
Но, уже начавши говорить гадости, как остановиться? Он и продолжал: «Когда я был у Вырубовой утром на другой день после убийства Распутина, до обнаружения его тела, примерзшего ко льду, и, как мне передавал потом Протопопов, брошенного с моста в полынью еще живым, но находящимся в безпамятстве, то по лицу Вырубовой я видел, какая сильная душевная борьба происходила в ней от начавшего заползать в ее душу сомнения в отношении Распутина; этого чувства она не скрывала от меня, сказав, что она не может допустить мысли, чтобы Распутин не предчувствовал своей смерти и не сказал бы ей об этом, тем более, что в день его убийства она до прихода Протопопова была вечером в 8 часов у Распутина…» (Там же. С. 502-503).
Сегодня, после публикации воспоминаний М.Е. Головиной, подробно рассказавшей о том последнем посещении Г.Е. Распутина («Дорогой наш Отец». С. 277-279), можно уверенно констатировать: С.П. Белецкий и тут лжет.
Да, вбить клин, пусть и посмертно, чтобы опорочить и саму память, – это сокровенное желание следствия временщиков-чрезвычайщиков 1917 г. – С.П. Белецкий угадал точно. Но история вбила осиновый кол в могилу самого этого безстыдного клеветника. Ни могилы, ни доброй памяти. Ибо Бог, как известно, поругаем не бывает.
Так же далеки от объективности и дневниковые записи старшей сестры Собственного Ея Величества лазарета в Царском Селе В.И. Чеботаревой.
Старшая хирургическая сестра Дворцового лазарета Императрицы Александры Федоровны Валентина Ивановна Чеботарёва (ок.1879–1919), урожденная Дубягская, дочь военного врача, возглавлявшего Мариинский Дворцовый госпиталь в Павловске. С большой золотой медалью в 1893 г. окончила курс Павловского Института благородных девиц в Санкт Петербурге. Замужем за генерал-майором Порфирием Григорьевичем Чеботаревым (1873–1920), во время Великой войны командовавшим 58-й артиллерийской бригадой. После февральского переворота поддерживала отношения с Царской Семьей. С началом гражданской войны выехала к мужу. Скончалась в Новочеркасске от тифа. Год спустя, также от тифа, в Новороссийске скончался и сам генерал.
На этом снимке 1915 г. В.И. Чеботарева запечатлена с дочерью Валентиной и сыном Григорием (1899–1985), окончившим Царскосельскую Императорскую Николаевскую гимназию (1912), Императорское училище правоведения (1916) и Михайловское артиллерийское училище. В годы гражданской войны личный адъютант генерала П.Н. Краснова (В.И. Чеботарева была подругой супруги генерала Л.Ф. Красновой), а затем выехал на Дон. Переболев тифом, от которого умерли его родители, Григорий Порфирьевич с сестрой Валентиной эвакуировались в Египет. С 1937 г. в США. Переписывался с А.И. Солженицыным. Автор книги «Казаки и революция 1917 г.» (1961) и автобиографии «Россия, моя родная страна» (1964). Скончался в в городке Холланд (Пенсильвания). В 2007 в Москве вышла его книга «Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917-1959».
Его сестра Валентина Порфирьевна Чеботарева-Билл (1908–1995) окончила Берлинский университет со степенью доктора народного хозяйства. В 1938 г. переехала в США к брату, член русской Академической группы в США. Автор множества публикаций по русской экономике и литературе. В 1990 г. в нью-йоркском «Новом Журнале» опубликовала дневники матери. Скончалась в Принстоне.
Она, как и многие окружавшие Императрицу, отрицательно относилась к Г.Е. Распутину. Весьма характерно, что ее антипатия вскоре распространилась на А.А. Вырубову, а потом и …на Саму Государыню. «Послали за Григорием, – записала В.И. Чеботарева, со слов княжны В.И. Гедройц. – Жутко мне стало, но осудить никого не могла. Женщина умирает, она верит в Григория, в его святость, в молитвы. […] Государь приехал в первом часу ночи, грустный, но, главное, видно, озабоченный за Императрицу. С какой лаской Он за Ней следил и с некоторым безпокойством всматривался в лица офицеров: как-то будет встречено появление наряду с Ними этого пресловутого старца. Государь долго говорил с Верой Игнатьевной, подробностей не знаю…» (В. Чеботарева «В Дворцовом лазарете в Царском Селе. Дневник: 14 июля 1915 – 5 января 1918». Публ. В.П. Чеботаревой-Билл. Прим. Д. Скалона // «Новый Журнал». № 181. Нью-Йорк. 1990. С. 181).
Однако существует немало источников, по которым мы можем восстановить действительный ход событий. Это, прежде всего, свидетельства Царственных Мучеников и воспоминания А.А. Вырубовой. Используя данные других мемуаристов, хотя нередко в деталях они друг другу и противоречат, вполне возможно, сопоставляя их, реконструировать то, что было.
«Встретили ее на вокзале, – записала 2 января в дневнике Великая Княжна Татьяна Николаевна, – она сильно разбита, и очень тяжелое состояние. Привезли к нам. Григорий приехал, потом Папá. Аня причащалась. Оставались до 1.15» («Августейшие сестры милосердия». С. 68).
«Вырубова, – вспоминал испытывавший явное влияние слов С.П. Белецкого А.И. Спиридович, – была без памяти. Ждали смерти и причастили Св. Таин. Вызвали из Петрограда Распутина. Его провели в палату, где лежала больная. Подойдя к ней и взяв ее за руку, Распутин сказал: “Аннушка, проснись. Погляди на меня”. Больная раскрыла глаза и, увидав Распутина, улыбнулась и проговорила: “Григорий, это ты? Слава Богу”.
Распутин держал больную за руку, ласково глядел на неё и сказал, как бы про себя, но громко: “Жить она будет, но останется калекой”. Эта сцена произвела на всех очень большое впечатление. Впоследствии так и случилось. Анна Александровна не умерла. […]
Сам Распутин рассказывал своим друзьям, что катастрофа с Аннушкой еще теснее связала их, что он ещё больше полюбил её и что она сделалась для него “дороже всего на свете, даже дороже Царей”» (А.И. Спиридович «Великая война и февральская революция. 1914-1917». Т. 1. С. 85, 87).
А вот свидетельство дочери Г.Е. Распутина Матрены: «В день катастрофы нам позвонили по телефону, сообщив, что Вырубова умирает. Отец отправился к ней и застал ее без сознания.
– Я взял ее за руку и сказал ей: “Проснись, Аннушка!”
Она тотчас открыла глаза и сделала усилие, чтобы подняться. Тогда он обратился к присутствующим и сказал им:
– Она не умрет, но на всю жизнь останется калекой» («Дорогой наш Отец». С. 112).
В декабре 1919 г. та же Матрена Григорьевна в своих показаниях колчаковскому следователю сообщила дополнительные подробности: «Ее мать Надежда Илларионовна Танеева привезла к ней отца. Отец молился “до пота”, и она после его молитвы пришла в себя. После этого она особенно прониклась добрыми чувствами к отцу» (Там же. С. 46).
Непосредственным очевидцем всех этих событий была М.Г. Головина, о которых она оставила свое ценное свидетельство: «Мне сообщили эту весть по телефону, а я передала ее Григорию. Говорили, что у нее сломаны ноги и что она еле дышит... Генерал Спиридович предоставил свой автомобиль в распоряжение Распутина, а он велел мне сказать, чтобы я была готова выехать с ним в Царское Село:
– Если только она не умрет до нашего приезда, если только мы успеем, она не умрет!
Казалось, вся его духовная сила сосредоточена на мысли об исцелении этой женщины, ждавшей его и страдавшей.
– Скорей, скорей! – подгоняла я шофера, не думая об опасности для самих нас! Через несколько минут мы были на месте. У лазарета Григорий спрыгнул на землю еще до того, как автомобиль остановился, и устремился в двери. В то же самое время отец Александр [Протоиерей Александр Васильев. – С.Ф.], духовник Царской Семьи, шел по коридору, неся Святые Дары. При виде его я почувствовала, как у меня сердце останавливается, я подумала, что мы и впрямь приехали слишком поздно.
– Она пришла в сознание, но дышит с трудом, – были первые слова священника. – Мне нужно поговорить с ее бедной матерью, – а та, прислонившись к стене, неудержимо рыдала...
Дверь в коридор снова открылась, и вошла Государыня. Как всегда, Она была спокойна, только очень бледна.
– Ей лучше, – сказала Она, подходя к матери Анны и целуя ее со Своей прекрасной печальной улыбкой, – Наш Друг держит ее за руку и велит ей уснуть. Теперь у Меня гораздо больше надежды.
Потом Государыня повернулась ко мне и протянула руку для поцелуя, к которой я припала со слезами на глазах...
– Вы можете войти и повидать ее, – сказала Она, идя по коридору. Я пошла за Ней, дрожа, и очутилась в палате, где спала Анна. Глаза ее были закрыты, лицо опухло, но дыхание было ровным и она, казалось, мирно спала. Государь стоял у постели, и после нескольких слов врачу и дружеского прощания с Григорием Он и Государыня покинули палату. Григорий Ефимович наклонился над недвижным лицом Анны и сказал ей вполголоса:
– Спи, голубушка, даю тебе силу и велю взять тебе верх над этой болезнью и страданиями во имя Отца и Сына и Святаго Духа.
Говоря это, он осенил ее крестным знамением и стремительно вышел. Обратно мы снова ехали в автомобиле. Григорий Ефимович выглядел совершенно изнуренным. Он откинулся на подушки автомобиля, лицо его было бело, как лен...
– Когда я вошел в палату, – рассказывал он, – думал, она умерла, такая она была бледная и слабая, но когда она меня увидала, то вздохнула глубоко-глубоко и силилась услышать, что я говорю. Тут я позвал: “Аннушка! Слышишь меня?” – Она показала: “да”. – Так слушайся меня сейчас же, тебе нужно выздороветь, слышишь? Надо, чтобы ты выздоровела, а для этого надо уснуть: так усни немедля, сейчас же, тихо, мирно, исцели себя сама! – Она мне улыбнулась, закрыла глаза и тут же уснула. Теперь она проспит до следующего утра, вот, началась ее Голгофа... Долго это продлится; нужно будет ее лечить год или больше, она будет хромать всю жизнь, но только бы ей сохранить светлость духа, ясность суждения!
И он в свой черед заснул» (Там же. С. 263-265).
Этот момент навсегда запечатлелся в памяти самой Анны Александровны: «Помню, как вошел Распутин и, войдя, сказал другим: “Жить она будет, но останется калекой”» («Верная Богу, Царю и Отечеству». С. 84).
«Позднее, когда я открыла глаза – точно не знаю, когда это было, – я увидела у моего изголоья высокую мрачную фигуру Распутина. Он пристально посмотрел на меня и сказал спокойным голосом: “Жить она будет, только останется калекой”. Это предсказание полностью осуществилось: до сегодняшнего дня я могу ходить только медленно и то опираясь на палку» («Неопубликованные воспоминания А.А. Вырубовой» // «Новый Журнал». № 131. Нью-Йорк. 1978. С. 157).
Г.Е. Распутин.
Этот эпизод сильно поразил в свое время следователя ЧСК Временного правительства В.М. Руднева: «Запечатлен мною и другой яркий случай проявления этой особенной психической силы Распутина, когда он был вызван […] [к находившейся] в совершенно безсознательном состоянии, с раздробленными ногами и тазобедренной костью и с трещинами черепа, Анне Александровне Вырубовой. Около нее в то время находились Государь и Императрица. Распутин, подняв руки кверху, обратился к лежащей Вырубовой со словами: “Аннушка, открой глаза”. И тотчас она открыла глаза и обвела ту комнату, в которой лежала. Конечно, это произвело сильнейшее впечатление на окружавших, а, в частности, на Их Величеств, и, естественно, содействовало укреплению его авторитета» (В.М. Руднев «Правда о Царской Семье и “темных силах”». Берлин. «Двуглавый Орел». 1920. С. 11-12).
К таким заключениям следователь приходил в том числе и на основании таких свидетельств, как показания пресловутого князя М.М. Андроникова, заявившего 6 апреля 1917 г., ссылаясь на рассказ обер-гофмейстерины Императрицы, княгини Е.А. Нарышкиной: «Она мне говорила, что когда Вырубову (она это знала от бывшей Императрицы) после крушения поезда вытаскивали из-под обломков, она всё время кричала: “Отец, отец, помоги!” (это про Распутина). Она верила, что он ей поможет… Так оно и вышло. Я не знаю, известно ли это почтенной Комиссии, но положение было такое, что когда ее перевезли совершенно больную, почти безнадежную, то вызвали Распутина. […] Когда он приехал в Царское, то тут около больной Вырубовой стояли бывший Государь, Государыня, вся Царская Фамилия, т.е. Дочери, и несколько докторов. Вырубова была совершенно безнадежна. Когда Распутин пришел, он поклонился, подошел к ней и начал делать какие-то жесты и говорить: “Аннушка, слышишь ли?”, и она, которая никому ничего не отвечала, вдруг открыла глаза… Это гипноз. Про это мне подробно рассказывала, кажется, Нарышкина» («Падение Царского режима». Т. I. Л. 1924. С. 380-381).
Так они говорили друг другу в то время, сами пугаясь сказанного и услышанного…
Профессиональный сборщик сплетен, каковым был французский посол Морис Палеолог, записал переданные ему в те дни новости о Г.Е. Распутине, которые не могли не встревожить мастеров злословия: «Когда его привели в комнату госпожи Вырубовой, она по-прежнему находилась без сознания. Он спокойно, как любой другой доктор, осмотрел ее. Затем решительным жестом дотронулся до лба несчастной пациентки, пошептав короткую молитву, и после трижды позвал: “Аннушка! Аннушка! Аннушка!” На третий раз все увидели, как она раскрыла глаза. Затем, еще более властным тоном, он приказал: “А теперь, проснись и встань!” Она широко раскрыла глаза. Он повторил: “Вставай!” Опираясь на здоровую руку, она сделала попытку встать. Он продолжал, но уже более мягким тоном: “Говори со мной!” И она заговорила с ним слабым голосом, который с каждым словом становился сильнее» (М. Палеолог «Дневник посла». С. 226-227).
При этом нам важна не точность передачи самого происходившего, о котором мы уже знаем по надежным источникам, а зафиксированный результат.
Реакцию на только что нами прочитанное самих рассказчиков нетрудно предугадать. Вряд ли она отличалась от тех чувств, в которых вынуждена была однажды признаться дочь Лейб-медика Т.Е. Боткина: «Даже на расстоянии Распутин внушал мне страх» («Царский Лейб-медик. Жизнь и подвиг Евгения Боткина». Сост. О.Т. Ковалевская. СПб. 2011. С. 200).
Кстати говоря, сознание самих Лейб-медиков, людей, с одной стороны, вроде бы православных, а с другой, по своему происхождению, тесно связанных с московским купечеством, также традиционно почитающегося опорой Православия, не выходило за рамки пренебрежительного отношения к Григорию Ефимовичу, как к какому-то деревенскому знахарю.
«Раз как-то профессор Федоров, – вспоминала А.А. Вырубова, – назвал его “деревенским знахарем”, но по-моему [это] было что-то другое, а что, не знаю» («Дорогой наш Отец». С. 219).
Преподаватель Императорской Военно-медицинской академии Сергей Петрович Федоров в своем рабочем кабинете.
https://humus.livejournal.com/4006888.html
Известно нам также мнение по этому поводу и другого Лейб-медика – Е.С. Боткина. «Почти в каждой русской деревне, – считал он, – есть свой костоправ, знахарь из мужиков, владеющий умением, например, заговаривать кровь. Этот дар переходит от отца к сыну, и исцеление, которое всегда очень театрально обставляется, проходит под аккомпанемент загадочных формул, применения целого ряда молитв из впечатляющего православного ритуала. Распутин безспорно сродни этим деревенским знахарям» («Царский Лейб-медик. Жизнь и подвиг Евгения Боткина». С. 163).
Характерно также, что слова Г.Е. Распутина, сказанные им после молитвы над раненой, стали главным предметом клеветы в мемуарах всех противников Г.Е. Распутина, а также людей с неглубокой верой.
«Приехал перепуганный, – писала старшая сестра В.И. Чеботарева, – трепаная бороденка трясется, мышиные глазки так и бегают. Схватил Веру Игнатьевну [Гедройц] за руку: “Будет жить, будет жить…” Как она мне сама [sic!] потом говорила, “решила разыграть и я пророка, задумалась и изрекла: Будет, я ее спасу”» (В. Чеботарева «В Дворцовом лазарете в Царском Селе. Дневник: 14 июля 1915 – 5 января 1918». Публ. В.П. Чеботаревой-Билл. Прим. Д. Скалона // «Новый Журнал». № 181. Нью-Йорк. 1990. С. 181).
«Когда Она, – писал, имея в виду Императрицу, П. Жильяр, – в сильной тревоге спросила Распутина, останется ли жива г-жа Вырубова, он ответил: “Бог оставит ее Тебе, если она действительно нужна Тебе и родине; если же, наоборот, ее деятельность вредна, Господь ее возьмет к Себе; даже мне не дано знать Его неисповедимых путей”. Это был, надо признаться, очень ловкий способ выпутаться из затруднительного положения. Если бы Вырубова поправилась, Распутин обезпечил себе ее вечную признательность, так как, благодаря ему, ее выздоровление как бы вновь освящало призвание, выполняемое ею при Императрице; если бы она умерла, Ея Величество видела бы в ее смерти неисповедимую волю Провидения и скорее бы утешилась в ее потере. Это его вмешательство вновь усилило влияние Распутина…» («Император Николай II и Его Семья. По личным воспоминаниям П. Жильяра». С. 91).
«При содействии подкупленных лиц, – утверждал в изданной в 1939 г. в Софии книге участвовавший в охоте на Царского Друга генерал Н.С. Батюшин, – мистифицируются чудеса […] над Вырубовой…» (Н.С. Батюшин «Тайная военная разведка и борьбе с ней». М. 2002. С. 28).
«В случае с Вырубовой, – пишет, упражняется в глумлении под прикрытием псевдонима, современный пересмешник, – мы видим не исцеление, а экстрасенсорное воздействие и внутреннее напряжение Распутина в момент действия через него бесовских сил. […] …Не было ни слова молитвы, даже имитации молитвы. Ко всему прочему, не было и никакого исцеления: Вырубова лишь пришла в сознание, и только; она на всю жизнь осталась хромой...» (И.В. Смыслов «Г.Е. Распутин: Знамение погибшего Царства». М. 2002. С. 44). Выводы эти делаются на основе «детального» описания происшествия С.П. Белецким, т.е. совершенно явного вранья.
Однако толкования толкованиями, а подлинное настроение Императрицы, возвратившейся от одра тяжко раненой подруги, не могло не интересовать царедворцев, внимательно наблюдавших за Царем и Царицей. «Мне говорили фрейлины, – отмечал генерал А.А. Мосолов, – что, вернувшись во Дворец, Императрица рассказала об этом, как о якобы произошедшем чуде» (А.А. Мосолов «При Дворе последнего Императора». СПб. 1992. С. 10).
Верила в это и сама пострадавшая. На следствии 1917 г. Дворцовый комендант В.Н. Воейков, бывший свидетелем всего, что происходило в лазарете, рассказывал о А.А. Вырубовой (28.4.1917): «Когда ее привезли после крушения поезда, голова была пробита, рука вывернута, нога представляла собой мешок с костями; надежды на выздоровление не было почти никакой; Распутин приехал, помолился, и она безусловно верит, что по его молитве она поправилась» («Падение Царского режима». Т. III. М.-Л. 1925. С. 65).
Продолжение следует.