Алексей Венецианов. Кормилица с ребенком. Начало 1830-х. Фрагмент.
Очередная серия материалов нашего ЖЖ – о тех, кто окружал последнюю Царскую Семью. Степень их близости была разной: от кормилиц Царских Детей до одиозной княжны В.И. Гедройц, старшего врача Царскосельского лазарета Императрицы.
Разными являются и сами формы подачи материала: подробный очерк о Лейб-медике Е.С. Боткине, включая его семью и потомков; ограниченный во времени но при этом подробный рассказ о кризисе взаимоотношений Императрицы Александры Феодоровны с А.А. Вырубовой, предшествовавшей известной железнодорожной катастрофе 1915 г.; разбор впервые изданных у нас недавно переводов трех мемуарных книг фрейлины Государыни баронессы С.К. Буксгевден…
Начинаем с рассказа о Царских кормилицах, написанном нами специально для третьей книги нашего «расследования» о Г.Е. Распутине «Боже! Храни Своих!» (2009), здесь дополненном, исправленном и снабженном иллюстрациями.
11 марта 1917 г. в газете «Петроградский листок» в заметке «Какая в них кровь» рассказывалось о наглядном ответе знаменитого историка С.М. Соловьева на вопрос о проценте крови Романовых в современных Всероссийских Самодержцах. Дело было за чаем, и Сергей Михайлович якобы, взяв пустой чайный стакан, налил его до половины красным вином и, рассказывая о брачных связях Русских Государей, стал подливать воду. Жидкость «становилась все светлее и светлее, пока совершенно потеряв старую окраску, сохранила лишь её слабый оттенок».
Читатель подводился к мысли о том, что эту жидкость сомнительного оттенка не жалко и выплеснуть.
Но так ли было всё на самом деле?
Даже с чистокровной немкой Императрицей Екатериной Великой дело обстояло не столь просто. «Я вспоминаю, – писал флигель-адъютант Императора Николая II полковник А.А. Мордвинов, – один разговор с Государем после прочитанных Его Величеством “Собственноручных записок Екатерины II”, где Она, рассказывая о перенесённом Ею во время болезни кровопускании, радовалась, что, “хотя Она и совершенно обезкровлена, но зато у Неё не осталось больше ни одной капли немецкой крови и Она стала совершенно русскою”. На Государя эти слова произвели большое впечатление. “Какая изумительная женщина Она была, – говорил мне Государь, – даже судя по этим Её шутливым словам. Я так понимаю Её радость при всяких обстоятельствах не только быть, но и сознавать Себя русскою…”» («Последний Император. (Воспоминания флигель-адъютанта А. Мордвинова)» // «Отечественные Архивы». 1993. № 4. С. 61).
Всё это еще при том, что вопрос о происхождении Самой Государыни Екатерины Алексеевны не столь однозначен. Так, современный историк Е.В. Пчелов пишет о том, что основатель Первой Русской Правящей Династии Рюриковичей был прямым предком Императрицы Екатерины II (Е.В. Пчелов «Генеалогия Романовых 1613–2001». М. 2001. С. 184-202).
Кормилица дочери заводчика Савельева. С.-Петербург. 1900-е гг. Фото Карла Буллы.
Но было и ещё нечто…
Не говоря уже о едином – через века – Царском Роде, существовала не привлекавшая ещё до сих пор внимание исследователей проблема сочетания Царской крови и молока, которым Их вскармливали: «Ты будешь насыщаться молоком народов…» (Ис. 60, 16).
Мних ли, бражник ли – все от млека,
Все от белого… Оно
Мiром властвует. Всем – одно –
Всем оно одно мiром целым!
Марина Цветаева «Федра» (1927).
Кровь с молоком – говорят обычно о пышущем здоровьем человеке. Прибавьте к этому проблему Красного и Белого, разработкой которой занимается современный исследователь А.А. Щедрин (Н. Козлов «Плач по Иерусалиму». Россия. 1999. С. 102-106, 134-138 и др.).
Спальня Царских Детей в Аничковом Дворце.
Приоткрыв завесу в неведомое, об этом рассказал, уже будучи в эмиграции, русский офицер В.К. Олленгрен, воспитывавшийся какое-то время вместе с Царскими Детьми, в числе которых был будущий Император Николай II.
Владимiр Константинович Олленгрен (Оллонгрен) (19.4.1867–4.8.1943) происходил из шведской семьи. Мать его, Александра Петровна, учительствовавшая в гимназии, покровительствовала которой Императрица Мария Александровна, в 1875 г. была приглашена воспитательницей к Великим Князьям Николаю и Георгию Александровичам, занимаясь также их начальным образованием.
Благодаря этому её сын в течение нескольких лет жил в Аничковом Дворце, общаясь с будущим Императором Всероссийским и Его Братом.
«…Вводя в Свою Семью меня, – рассказывал Олленгрен, – Он [будущий Император Александр III] умышленно выбирал мальчишку с воли, чтобы приблизить к этой воле птиц экзотических, ибо, собираясь Царствовать, собираясь управлять людьми, нужно уметь ходить по земле, нужно позволять ветрам дуть на себя, нужно иметь представление о каких-то вещах, которых в клетку не заманишь. На больших высотах дышат так, а внизу иначе» (И.Д. Сургучев «Детство Императора Николая II». Париж. «Возрождение». Б.г. С. 143-144).
Великие Князья Николай и Георгий Александровичи. 1877 г.
Дальнейшая жизнь Владимiра Константиновича складывалась вполне обычно. Он окончил Псковский кадетский корпус, поступив в 1884 г. в Варшавское юнкерское пехотное училище, откуда в 1887-м выпущен подпоручиком.
Далее тоже всё шло как и у многих других: поручик (1891), штабс-капитан (1900), капитан (1901), подполковник (1909), полковник (1912). Разве что места службы давали знать о Высочайшем благоволении: в конце 1896 г. он был переведен в Петербург на службу в канцелярию Главного Штаба, в 1902 г. его назначили комендантом Севастопольской крепости, а в 1910-м – комендантом Севастополя, где каждое лето он имел счастье видеть Государя.
В конце 1916 г. В.К. Олленгрена перевели на Кавказ, где вплоть до переворота он был помощником Бакинского градоначальника. С началом гражданской войны Владимiр Константинович служил в Кавказской Добровольческой Армии, подчинявшейся генералу А.И. Деникину, а в середине ноября 1920 г. эвакуировался из Крыма вместе с подразделениями Армии генерала П.Н. Врангеля.
Владимiр Константинович Олленгрен.
В эмиграцию полковник выбрался со второй своей женой Еленой Васильевной (1878–1940), происходившей из дворянского рода Кукуранов, переселившихся в Россию в конце XVII в. из Валахии. Венчались они в Москве во время торжеств по случаю 300-летия Дома Романовых, на которые был приглашен Олленген.
Во Франции супруги обосновались на Лазурном берегу в Антибах, где им удалось даже открыть небольшое кафе; однако вскоре они разорились.
Владимiр Константинович и Елена Васильевна Олленгрены в своем кафе в Антибах.
Из России они сумели вывести награды самого полковника и подарки Императора Николая II, которые он впоследствии завещал сыну от первого брака Александру.
После кончины жены Владимiр Константинович перебрался в Русский Дом под Парижем, где и скончался. Отпевал его отец Борис Старк; похоронен же он на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа (могила № 680).
https://www.ourbaku.com/index.php/Оллонгрен_(Олленгрэн,_Олонгренъ_)_Владимир_Константинович_-_помощник_Бакинского_градоначальника,_друг_детства_Николая_II
Могила В.К. Олленгрена на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
А в 1953-м, десять лет спустя после кончины Владимiра Константиновича, в парижском эмигрантском издательстве «Возрождение» вышла книга, напомнившая о нем и о его детстве, прошедшем рядом с будущим Императором Николаем II.
Написал ее Илья Дмитриевич Сургучев (1881–1956) – литератор малоизвестный, хотя, как пишут, в дореволюционную еще пору в обзорах его ставили в один ряд с Буниным и Куприным.
Живший перед революцией в Ставрополе и оказавшись свидетелем установления там советской власти, он до глубины души был возмущен увиденным, написав в 1919 г. обличительный памфлет «Бесы русской революции». Примкнув к Белому движению, он и оставил Россию вместе с последними ее защитниками, через Константинополь и Прагу добравшись до Парижа.
«Детство Императора Николая II» стало последней его книгой.
Лежали ли в ее основе записи рассказов самого В.К. Олленгрена или даже какие-то его личные записи неведомо; в любом случае, пишут те, кто изучал творчество Сургучева, документальная эта повесть, написанная литератором в последние годы его жизни, когда писатель был уже тяжко болен, стоит в ряду других его произведений особняком.
Обложка и титульный лист первого издания книги И.С. Сургучева (1953) и фотография писателя.
Откроем книгу и прочтем интересующие нас фрагменты:
«Большую радость и удовольствие доставлял нам приезд во Дворец четырех нянек-кормилиц, пестовавших и Самого Отца [Императора Александра III], и Его Детей [Императора Николая II и Его Братьев].
Я теперь отдаю себе отчет, что при невероятной смеси кровей в Царской Семье, эти мамки были, так сказать, драгоценным резервуаром русской крови, которая, в виде молока, вливалась в жилы Романовского Дома, и без которой сидеть на Русском Престоле было бы очень трудно. Все Романовы, у которых были русские мамки, говорили по-русски с налетом простонародным. Так говорил и Александр Третий. Если Он не следил за Собой, то в Его интонациях, как я понял впоследствии, было что-то от варламовской раскатистости. И я сам не раз слышал Его: “чивой-то”.
Выбирались мамки из истовых крестьянских семей, и, по окончании своей миссии, отправлялись обратно в свои деревни, но имели право приезда во Дворец, во-первых, в день Ангела своего Питомца, а, во-вторых, к празднику Пасхи и на ёлку, в день Рождества.
Во Дворце хранились для них парчёвые сарафаны и нарядные кокошники и было в этом что-то от русских опер, от “Снегурочки”. Сначала их вели к Родителям, а потом к нам, детям. И тут начинались восклицания, поцелуи, слезы, критика: “Как Ты вырос, а носище-то, ногти плохо чистишь” и т.д.
Александр Третий твёрдо знал, что Его мамка любит мамуровую пастилу и специально заказывал её на фабрике Блигкена и Родинсона. На Рождестве мамки обязаны были разыскивать свои подарки. И так как мамка Александра была старенькая и дряхленькая, то под дерево лез сам Александр с сигарой и раз чуть не устроил пожара.
Император Александр III с Императрицей Марией Феодоровной и Детьми.
Эта нянька всегда старалась говорить на “вы”, но скоро съезжала на “ты”. У неё с Ним были свои “секреты” и для них они усаживались на красный диван, разговаривали шопотом и иногда явно переругивались. Подслушиватели уверяли, что она Его упрекала за усердие к вину, а Он парировал: “Не твоё дело”. А она спрашивала: “А чьё же?” В конце концов, старуха, сжав губы, решительно и властно вставала, уходила в дальние комнаты и возвращалась оттуда со стаканом воды в руках. На дне стакана лежал уголек.
Александр начинал махать руками и кричать лакею:
– Скорей давай мохнатое полотенце, а то она Мне новый сюртук испортит.
– Новый сошьёшь, – сердито отвечала мамка и, набрав в рот воды, брызгала Ему в лицо и, пробормотав какую-то таинственную молитву, говорила:
– Теперь Тебя ничто не возьмет: ни пуля, ни кинжал, ни злой глаз.
Однажды, косясь на Государыню, Он вдруг громко спросил:
– А не можешь ли ты чивой-то сделать, чтобы Я Свою Жену в карты обыгрывал?
Старуха Ему просто и ясно ответила:
– Молчи, путаник.
А в другой раз, перецеловав Его лицо, руки, плечи, обняв Его по-матерински за шею, она вдруг залилась горючими слезами.
– Что с тобой, мамонька? – встревожился Александр: – чивой-то ты? Кто-нибудь тебя обидел?
Старуха отрицательно покачала головой.
– В чём же дело?
– Вспомнила, родненький, вспомнила. Одну глупость вспомнила.
– Да что вспомнила-то? – озабоченно спрашивал Александр.
– Уж и силён же Ты был, Батюшка, ох и силён!
– Да что Я дрался, что-ль с тобой?
– И дрался, что греха таить. А самое главное – кусался. И зубёнков ещё не было, а так, деснушками, как ахнешь бывало за сосок, ажь в глаза ночь набежит.
Александр ахнул от смеха и расцеловал Свою старуху, гордую и счастливую.
– Зато уж и выкормила, уж и выходила, богатырёк Ты мой любимый, болезный…
Эта мамка пользовалась во Дворце всеобщим уважением и не было ничего такого, чего не сделал бы для неё Александр. Говорили, что в Ливадии, на смертном одре, вспомнил Он о ней и сказал:
– Эх, если бы жива была старая! Вспрыснула бы с уголька и всё, как рукой бы сняло. А то, профессора, аптека…
…Всех этих нянек поставляла ко Двору деревня около Ропши. Каждой кормилице полагалось: постройка избы в деревне, отличное жалование и единовременное пособие по окончании службы. Работа была обременительная, и за всё время пребывания во Дворце мамка не имела права ни ездить домой, ни выходить в город» (И.Д. Сургучёв «Детство Императора Николая II». С. 138-141).
Продолжение следует.