Кавалер солдатского Георгия
Но святой Георгий тронул дважды
Пулею не тронутую грудь.
Николай ГУМИЛЕВ.
После приезда вместе с делегацией русских писателей и журналистов из Англии в марте 1916 г. Роберт Вильтон вернулся к основной своей работе.
Тут следует заметить, что его прежние регулярные поездки на фронт сменяются иной деятельностью: к осени 1916 г. он «сосредотачивается на политических новостях» (Phillip Knightley «The First Casualy». N.Y. 1975. Р. 141).
Этому, однако, предшествовало одно событие, оставшееся не только навсегда в его памяти, но и существенно повлиявшее на всю его дальнейшую жизнь.
«…Англичанин, давнишний корреспондент “Таймс” в Петрограде, – кратко сообщал об этом в 1923 г. в предисловии к русскому изданию книги “Последние дни Романовых” ее переводчик князь А.М. Волконский, – […] в одном жарком деле под Барановичами выказал такое хладнокровие, что, будучи штатским, был, наперекор орденскому статусу, награжден Георгиевским крестом».
***
Роберт Вильтон прибыл на позиции 67-й пехотной дивизии в окрестностях Барановичей вечером 7 июля.
Приезд корреспондента газеты «Таймс» Роберта Вильтона в 267-й Духовщинский пехотный полк.
Наш пост мы иллюстрируем снимками этого полка, сделанными в 1916 г.:
http://humus.livejournal.com/5137608.html
https://humus.livejournal.com/5150875.html
https://humus.livejournal.com/6247409.html
Здесь в это время проходила наступательная операция, призванная поддержать Брусиловский прорыв. Основные события разворачивались в районе деревень Скробово: Горного и Дольного. Здесь Русская армия понесла тяжелые потери. Место это еще долго называли «Долиной смерти».
Духовщинский полк входил в состав 67-й пехотной дивизии, которая, в свою очередь, была составной частью 35-го армейского корпуса.
Знамя 267-го Духовщинского пехотного полка.
И дивизия и полк были сформированы сразу же после мобилизации 18 июля 1914 г. в Новгородской губернии – в тех самых местах, в которых, как мы уже писали, Роберт Вильтон арендовал охотничьи угодья.
С тех пор он, видимо, и поддерживал связи с некоторыми из офицеров. К ним он и приехал в июле 1916-го, узнав о предстоящих военных операциях.
Духовщинский полк на представлении 35-го армейского корпуса, в который входила 67-й пехотная дивизия. 1916 г.
Сам Духовщинский пехотный полк уже с ноября 1914 г. участвовал в боях.
4 июля его из армейского, в котором он находился с марта 1916-го, перевели в групповой резерв, а в ночь с 10 на 11 июля, сменив гренадерскую дивизию, он занял позиции у фольварка Горное Скробово. В разгоревшихся затем т.н. «Скробовских боях», продолжавшихся вплоть до самой осени, часть понесла ощутимые потери.
Вот выписка из полкового журнала военных действий только лишь за 12-17 июля: «Позиция впереди дер. Горное-Скробово; в течение всей недели немцы ураганным огнём днем и ночью с небольшими перерывами из многих тяжёлых и легких батарей обстреливали участок полка, всякий раз приводя окопы и ходы сообщения в полное разрушение. […] Потери за неделю убито н.ч. 78, ранено 250; офицеров убито – 1, ранено 4, контужено 2».
Полк за несколько дней до боя под Скробовым.
Некоторые подробности этих событий, в которых принимал непосредственное участие Роберт Вильтон, содержатся в вышедшей в 2014 г. в Минске мизерным тиражом в 150 экземпляров книге «Забытая война», написанной уроженкой Скробово, учительницей истории средней школы Ириной Иосифовной Дубейко.
В ней, в частности, приведены вот эти свидетельства самого Роберта Вильтона:
«Это была самая потрясающая гроза из тех, которые я когда-нибудь видел. Настоящий циклон клонил гигантские леса, как солому. Немцы, нервно воображая, что мы спешим укрыться, стали интенсивно обстреливать наши укрепления. Я пошел посетить полк, который только что вернулся с передовых окопов и потерял половину своего состава убитыми и ранеными. Где еще найти таких людей, которые стремились бы вернуться на передовую!
Я сделал несколько фотографий. Затем посетил лазареты. С обычным пренебрежением к человеколюбию немецкие самолеты каждое утро прилетали их бомбить.
Утром генерал Драгомиров и начальник его штаба полковник Искрицкий во время завтрака со мной поделились, что днем планируется артподготовка и атака в сторону Городища. Я должен был увидеть эту атаку с близкого расстояния. Было решено атаку проводить в ночное время. Меня отправили в Горное Скробово в 67-ю дивизию.
Мог ли я предположить, какие день и ночь ожидают меня?
Церковная полковая служба.
Было около 11 часов 7 июля 1916 года. Все задыхались от жары и пыли, хотя окопы, позиции были в грязи. Меня повели в гору через грязные траншеи связи, которые располагались под прямым углом к дороге. Карабкаясь по пояс в грязи, мы с проводником поднимались к высоте. Грохот русских пушек был оглушительным. Немецкие артиллеристы нанесли ответный огонь. Под покровом огня достигли передовых позиций. Это были высокие песчаные гряды, испещренные землянками. Почти на вершине размещались подземные помещения двух полковых штабов.
Один из командиров, к которым я шел, полковник Калиновский, лежал в землянке, так как был очень болен. Я посидел немного у него, чтобы попить чая и восстановить дыхание.
Офицеры на мостике.
Мне дали двух человек сопровождения, глубокий ров связи благополучно привел нас к другой стороне хребта. Перед нами была небольшая кучка деревьев и разрушенных зданий селения. Это все, что осталось от бывшей фермы. Добежав до руин, мы заметили группу солдат. Это были разведчики, притаившиеся здесь. Целый час просидели вместе с ними.
Немцы усилили огонь, и мы наблюдали, как они били по телефонисту, который ремонтировал провода. Он то исчезал в воронке, то вновь появлялся. Порой казалось невозможным, чтобы он мог остаться в живых. Когда мы потеряли его из виду и решили, что он присоединился к небожителям, он вдруг появился среди нас.
– Грязное дело, а ведь другие счастливчики получают Георгиевские кресты. Никто не думает о нас, – с веселой улыбкой произнес он.
Я узнал, кто он, записал его данные, чтобы ходатайствовать о представлении к награде.
– Я просто делал свою работу. Это в порядке вещей, – сказал он в ответ.
Позднее я сообщил командованию о нем. Он получил свой крест, бедняга, но немного серебра на черно-оранжевой ленте было отправлено домой, а ему был дарован другой крест – деревянный.
Едва наступило затишье, мы выползли из своего укрытия и продолжили свой путь. Наконец вскарабкались через остатки проволочных заграждений и попали в большой австрийский окоп, который был чрезвычайно глубоким, хорошо сложенным, но чрезмерно переполненным солдатами. Почти все они спали от переутомления. Мы буквально шли по ним, пока добрались до блиндажа. Он был длиною в 22 шага и мог вместить значительные силы.
Офицеры сидели вокруг небольшого стола и совещались. Они уже знали о моем приезде и определили меня в один из блиндажей. Здесь я познакомился с капитаном Рауном. Его предки со стороны отца приехали в Россию из Германии, но он был патриотом своей родины и воевал не хуже русских. Он рассказал мне, что был несколько раз тяжело ранен, его назначили на подготовку резерва, но он не выдержал и вернулся назад на передовую.
Штабс-капитан Александр Августович Раун – уроженец Подольской губернии. В 1914 г. поручик 3-го Кавказского полка. После ранения (1914) прикомандирован к 267-му Духовщинскому пехотному полку. Командир четвертого батальона. Штабс-капитан (1916). Получив 25 июня/ 8 июля ранение в шею и контузию, скончался 6/19 июля от заражения крови.
Подошло время обеда.
– К сожалению, я не могу Вас угостить горячей пищей. Еды у нас мало, так как проносить пищу через долину опасно, – сказал капитан.
Некоторое время спустя в блиндаж вошел денщик с обедом.
– Как это понимать, Иван? Я запретил ходить через долину! Разве ты не получил мое распоряжение?
– Да, Ваша честь, получил. Но я не мог сидеть на месте, зная, что Вы останетесь без обеда, – ответил юноша с приятным лицом.
У нас был сытный обед, так как капитан вытащил из рюкзака горшочек с золотистым ягодным вареньем.
Обед в полевой офицерской столовой.
Телефонист передал сообщение, что приказано атаковать в 2 часа ночи. Мы вышли, осмотрелись. Вечерело, часть солдат пошла к ручью за водой и перервала все наши провода связи. Мы остались в изоляции. Через несколько дней нам сообщили, что немцы узнали о приказе командования и приготовились к атаке русских.
Раун мне объяснил, что после полуночи часть русских будет расчищать проходы в сосновом лесу. Потом артиллерия даст на четверть часа заградительный огонь по врагу. В 2.00 наши атакующие волны будут пересекать открытую местность и болото. Наш полк будет наступать первым.
Мы вернулись к землянке. Раун захотел написать пару слов своим близким.
– У меня предчувствие, что я не выйду живым из этого боя. Пообещайте это письмо передать моим родным. Вы найдете его в нагрудном кармане, – сказал мне Раун.
В полночь солдаты получили горячие пайки. В 1.00 все заняли свои боевые позиции. Шесть солдат рядом с нами расширили траншею. Мы стали ждать. Ровно в 1.45 начался массированный артобстрел немецких позиций.
Я не могу найти слов, чтобы изобразить, что произошло дальше. Огненный смерч несся по лесу, битком набитому людьми. Раун выпрыгнул наверх и приказал мне ждать в окопе. Представьте себе непрерывный поток пуль, которые пронзали древесину, как бы разнося лес. Это сопровождалось зловещим гулом от разрывов снарядов.
Солдаты на отдыхе.
Я свернулся в клубок, но от шрапнели не было никакого спасения. Со свистом падали ветки деревьев. Я был покрыт слоем земли от взрывов снарядов, молился и упрекал себя, что решился на такую авантюру. Пятнадцать минут показались мне вечностью.
– Ура! – услышал я среди отвратительного оружейного и пулеметного визга.
– Они ушли, – сказал я себе, – там идет наша первая волна.
Чуть позже крик повторился. Это была другая волна. Больше крика не было слышно. К 2.30 наступающие подошли к неприятельским окопам, где были встречены сильным ружейным и пулеметным огнем. Потом поползли назад раненые. Огонь чуть утих. Я побежал, чтобы найти своих. Через несколько шагов нашел их. Они жались друг к другу в мелких окопах, число их, к сожалению, значительно уменьшилось.
Я спросил, где командир, мне ответили, что его увели раненым. На вопрос, где их офицеры, мне ответили, что убиты или ранены. Начинался серый рассвет, который позволил мне увидеть страшное опустошение. Деревья были вырублены, вся земля перепахана кратерами, от безконечных взрывов стояло зловоние. Воздух был пронизан разлетающимися со злобным шипением осколками.
Инстинктивно я поднялся и пошел обратно с одной мыслью – я должен найти Рауна. Едва я прошел несколько шагов, как усилились крики и вопли.
– Немцы окружили нас! – поддались панике нижние чины, оставшись без офицеров.
Это остановило меня. Выпрямившись, я выскочил из траншеи.
– Братья! Отступаем! Сюда! Сюда! Возвращаемся к нашим позициям. Немцы могут контратаковать. Нельзя терять времени! – закричал я во весь голос и побежал к опушке леса, останавливая обезумевших людей.
Молебен на позициях.
Я совершенно забыл о снарядах и пулях. К моей радости, паника прекратилась, люди последовали за мной. Это был важный для меня, скромного гражданского, момент. Я чувствовал, что эти люди будут следовать за мной, поэтому и говорил с ними. В то время град пуль и снарядов нещадно осыпали наши окопы. Милосердное Провидение спасло меня от беды. Я видел смерть во всех ее проявлениях.
Пустая австрийская траншея поразила меня не меньше, чем поле боя. Офицер 4-го батальона Раун был контужен и получил пулевое ранение в горло. Его доставили в укрытие. Я решил, что мое место рядом с ним.
Спустившись по крутой лестнице блиндажа, освещенного сальной свечой, подошел к Рауну, который лежал на кушетке. Рядом с ним стояли два его санитара. Юноша, который принес нам обед, молча плакал. Раун лежал весь в бинтах, алая струйка пенистой крови сочилась из уголка рта, его лицо было мертвенно бледным.
– Слава Богу, Вы в безопасности. А у меня последняя дорога – на небеса, – произнес он с большим усилием хриплым шепотом.
Поскольку лестница была настолько крутой, что на носилках невозможно было вынести раненого, я с большим напряжением вынес его на руках. Как мы шли по болотистой земле, переходили ручей, я не помню. Помню только, как напряженно работало сердце.
– Тяжелый случай, но не безнадежный, – сказал после осмотра полковой хирург.
Штабс-капитан 267-го Духовщинского пехотного полка Александр Августович Раун (слева) со штабс-капитаном 265-го пе¬хот¬ного Выш¬не¬во¬лоц¬кого пол¬ка Константином Константиновичем Молодцовым, получившим за Скробовские бои золотое Георгиевское оружие «За храбрость».
https://www.facebook.com/groups/WWONE/permalink/1170591049772644/
А рядом потоком шла, ковыляла, хромала процессия из раненых. Немцы обстреливали нас безпощадно. Сначала я решил, что они стреляют по русским резервам, а потом понял – в приступе ярости и безчеловечности они стреляли по раненым. Раун был эвакуирован и через 12 дней умер от заражения крови.
Я послал телеграмму жене, но она не успела на полчаса до смерти мужа. Впоследствии полковник Калиновский прислал мне свой портрет с надписью: “Галантному и благородному англичанину, который принял участие в битве Духовщинского полка и подавал пример мужества, самопожертвования и милосердия, что будет навсегда запечатлено в записях боевого пути полка”.
Офицеры Духовщинского полка.
Затем наша миссия поехала в штаб Рогозы, который находился в Несвиже. Я уже садился в машину, когда ко мне подошел сотрудник штаба и попросил снять пальто. Я был в замешательстве, а он тем временем повесил мне на грудь орден Св. Георгия. Орден был присужден мне специальным Императорским указом. И это был первый случай в этой войне, когда гражданское лицо было удостоено высшей воинской награды».
В наградном документе говорилось: «Роберт Вильтон за проявленную в бою 25 июня 1916 г. храбрость. Во время атаки 267-го Духовщинского полка Скробовского мыса находился при командире 4 батальона штабс-капитане Рауне, исполнял его поручения и, зная русский язык, ободрял нижних чинов. Когда же штабс-капитан Раун был смертельно ранен, то Роберт Вильтон, рискуя своей жизнь, вынес его из боя и оказал медицинскую помощь» (И.И. Дубейко «Забытая война». «Медисонт». Минск, 2014. С. 53).
Роберт Вильтон с полученными им солдатским Георгиевским крестом и Георгиевскою медалью «За храбрость».
А вот – по прошествии нескольких лет – еще один рассказ о событиях того дня Роберта Вильтона, переданный автором предисловия к парижскому изданию его книги «Последние дни Романовых» 1921 г., французской писательницей, этнографом и переводчиком Мари де Во Фалипо:
«В июле 1916 года, в период наступления на Барановичи, три русские дивизии ожидали в лесу сигнала к атаке немецких линий, расположенных под Скробово, между Минском и Вильно.
В 2 часа утра, в назначенный момент начала атаки, ураган картечи, шрапнели и удушающего газа превратил лес в кромешный ад. Обрушившийся на деревья шквал огня производил впечатление атаки с тыла. Многие офицеры, стоявшие впереди своих солдат в полный рост, в самом начале атаки были сражены неприятельским огнем. Солдаты, оставшиеся без командования, почувствовав себя окруженными, готовы были обратиться в бегство.
И вдруг, во мраке из траншеи поднялся мужчина в гражданской одежде, призывая солдат держаться. Это был англичанин, военный корреспондент газеты “Таймс”. Он прибыл сюда с батальоном, которым командовал его друг, и стремился в числе первых ворваться на вражескую территорию.
В течение нескольких часов, возглавляя под ураганным неприятельским огнем командование, своим примером он вернул самообладание солдатам, которые умоляли его не стоять в полный рост под градом пуль.
И когда из другого батальона пришел офицер заменить тяжело раненого в самом начале атаки командира, корреспондент “Таймс” взвалил раненого на свои плечи и отнес его в глубину леса, чтобы оказать там ему первую медицинскую помощь.
Скробовские позиции после боя.
Приказом по армии англичанин был награжден Георгиевским крестом. Впервые ввиду исключения этим военным отличием было удостоено гражданское лицо, и Императору для этого пришлось изменить армейский устав.
В связи с этим в ноябре 1916 года Император, узнав о том, что Роберт Вильтон находится в штабе армии, пригласил его на обед.
Эта была единственная встреча Государя с корреспондентом газеты “Таймс”» (Перевод Ш. Чиковани).
Речь тут, вероятно, идет о приеме в Ставке в Могилеве, в которой Император находился с 20 октября по 23 ноября 1916 г.
В Царском дневнике фамилия Вильтона не фигурирует, хотя есть, кажется, одна подходящая запись, сделанная 1 ноября: «Завтракало многое множество англичан, едущих к нам на фронт».
Однако книга Роберта Вильтона «Русская Агония» в сочетании с изданными дневниковыми записями его знакомого, главы британской военной миссии при Ставке генерал-майора Джона Хэнбери-Уильямса («Император Николай II, каким я Его знал»), позволяют нам уточнить хронологию.
Случилось это, пишет журналист, за три месяца до революции, в ноябре 1916 г., в присутствии всей Императорской Семьи: Государыни Императрицы, Наследника Цесаревича, Великих Княжон и А.А. Вырубовой.
Это могло состояться только в промежуток между приездом Царицы с Дочерьми в Могилев 13 ноября (на следующий день Августейшая Семья отмечала 22 годовщину свадьбы) и Их общим отъездом 24 ноября в Царское Село.
Ланч проходил в здании Императорской Ставки, в губернаторском дворце в Могилеве. На нем присутствовали некоторые Великие Князья, министры, представители союзников. Генерал Хэнбери-Уильямс упоминает в своем дневнике об одном подходящем ланче 15/28 ноября и приеме 22 ноября/5 декабря (John Hanbury-Williams «The Emperor Nicholas II, as I knew him». London. Arthur L. Humphreys. 1922. Р. 135-136).
Особо запомнилось Вильтону общение, хотя и очень краткое, с Наследником Алексеем Николаевичем, одетым в солдатскую форму, с такой же, как и у него, Георгиевской медалью на груди, которой Цесаревич – было заметно – очень гордился.
Цесаревич Алексей Николаевич с представителями союзников при Императорской Ставке. Могилев. 1916 г. Снимок из книги генерала Джона Хэнбери-Уильямса.
Незабываемой была беседа Вильтона с Государем, проходившая попеременно на русском и английском, на котором Император говорил без малейшего акцента.
Незадолго до этого (11/24 ноября) генерал Хэнбери-Уильямс показывал Государю посланный ему Вильтоном богато иллюстрированный июньский номер «The Times History of the War» (с. 132-133). Император, обладая великолепной памятью, не мог этого, конечно, не помнить.
Расспрашивал его, по словам английского журналиста, Царь и о поездке на фронт, и о его сыне, служившем в Русской Армии и Британской Гвардии, о котором, оказывается, также был наслышан.
Царь навсегда запечатлелся в памяти Роберта Вильтона: «Чистый, звучный голос выдавал физическую энергию, скорбные глаза – внутреннюю мечтательность. Всё вместе типично русское. Никогда больше я не видел Его» (Robert Wilton «Russia's Аgony». London. E. Arnold. 1918. Р. 47-49).
У английского журналиста было два сына Джон и Бэзил, которых он называл на русский лад Ваней и Васей.
Старший Джон Дэвид Кэндлер Вильтон к началу войны, по словам одного из русских друзей журналиста Е.А. Ефимовского, «был уже взрослым юношей и вступил добровольцем в Лейб-Гвардии Преображенский полк, из рядовых дослужился до офицерского чина и получил орден; затем он уехал в Англию. Где сейчас младший сын и жена – неизвестно» («Новое Время». Белград. 1925. 1 февраля).
Некоторые дополнительные сведения о Джоне Вильтоне находим мы в выходившем в Москве иллюстрированном художественно-литературном журнале «Искры» – еженедельном приложении к газете «Русское Слово», издававшемся И.Д. Сытиным.
«Искры» М. 1917. № 2. С. 10.
Джон Вильтон в форме офицера Английской Королевской армии.
О дальнейшей жизни Джона Вильтона известно из его некролога: он служил в британской консульской службе в Гондурасе, был женат на Энид; скончался 10 августа 1931 года в Тегусигальпе (гондурасской столице) в возрасте 34 лет (стало быть, родился в 1897 году).
«The Times». 17.8.1931.
Продолжение следует.