
Константин Васильев. Портрет Ф.М. Достоевского.
«Себя как в зеркале я вижу…»
А.С. Пушкин.
СУД «ВЕЛИКОГО ГРЕШНИКА»
«Много раз в черновиках к роману Достоевский пробовал найти тех, кто сможет обличить заговорщиков-отрицателей, противостоять им словом или делом. Искал и не находил никого – кроме Ставрогина.
Ставрогин, испорченный барчук, говорил в предсмертном письме о той молодежи, которая радуется царству посредственности, завистливому равенству, глупой безличности, отрицанию всякого долга, всякой чести, всякой обязанности.
“Говорят, они хотят работать – не станут они работать. Говорят, они хотят составить новое общество? Нет у них связей для нового общества, но они об этом не думают. Не думают!”
Ставрогин, оторванный от почвы аристократ, оказывался в романе единственным, кто мог смеяться над Петрушей и открыто презирать его. “Князя выставить в романе как врагом нигилизма и либерализма и высокомерным аристократом, – намечал автор. – Он в романе судья нигилизма”.
В романе “герой-солнце”, “князь и ясный сокол” отказывается от трона и венца, которые предлагает ему вождь заговорщиков. Великий грешник Ставрогин, разобравшись в целях и методах “деятелей движения”, порывает с ними. Сознав реальную опасность мести Шатову, предупреждает о готовящемся убийстве. Несмотря на опутавшую его сеть шантажа, игнорирует шантажистов. Разглядев амбиции беса-политика Петруши, демонстрирует отвращение от “пьяного” и “помешанного”.
Подводя итог своей жизни, дает нравственную оценку верховенцам. “Я не мог быть тут товарищем, ибо не разделял ничего. А для смеху, со злобы, тоже не мог, и не потому чтобы боялся смешного, – я смешного не могу испугаться, – а потому, что всё-таки имею привычки порядочного человека и мне мерзило. Но если б имел к ним злобы и зависти больше, то, может, и пошел бы с ними. Судите, до какой степени мне было легко и сколько я метался!”
Ставрогин не совершил подвига исповеди и покаяния. Он не избежал греха попустительства и бросил город на произвол грабителей и погромщиков. Он был против убийства, но знал, что люди будут убиты, и не остановил убийц. Не устоял в искушениях страсти и погубил Лизу. Совершил смертный грех самоубийства.
Но Ставрогин не участвовал в крови по совести и в разрушении по принципу. В свете того реального опыта, который не обошел Россию, где была широкомасштабно опробована программа Верховенского, пример ее осуждения, противоборства и отказа от самозваной власти явил собой нечто в высшей степени поучительное.
Во всяком случае, Достоевский не нашел никого другого, кто бы в лицо маньяку и негодяю Петруше мог сказать то, что сказал ему Ставрогин с риском для жизни.
Опыт смуты – в виде лабораторного эксперимента – был произведен в масштабах только одного города, в течение только одного месяца, силами только одной пятерки заговорщиков, действовавших подпольно и пока не имевших власти.
Через три месяца после завершения этой пробы город оправился, отдохнул и отдышался, – но не одумался: похоронив мертвецов и арестовав пятерку, он легкомысленно выпустил и позволил ускользнуть за границу ее руководителю.
Успокоившись, люди вновь начали творить мифы, считая Петра Степановича “чуть не за гения”. Все могло начаться снова и с новым размахом».
Людмила Сараскина «Достоевский». М. 2013. С. 585-587.