Претенденты и самозванцы (начало)
Ну, а теперь возвратимся к внутренним проблемам монархистов, связанных с кризисом Династии, в основе которого лежал факт цареубийства
Объявив себя сначала «Блюстителем Престола» (26.7/8.8.1922), а затем и «Императором» (31.8/13.9.1924), Великий Князь Кирилл Владимiрович взволновал своими действиями как Членов Императорской Фамилии, так и монархистов.
Последний из Манифестов, по словам аналитической записки ОГПУ, «отозвался весьма болезненно в среде монархически настроенной эмиграции. […] …Одни из них, считая великого князя Кирилла Владимiровича по разным причинам вообще неприемлемым (персонально), ищут путей для того, чтобы иметь возможность, не отказываясь от принципа легитимизма, все же не признать великого князя Кирилла Владимiровича императором. Эти группы, между прочим, указывают на отсутствие точных данных о смерти великого князя Михаила Александровича.
Другие же, не оспаривая прав великого князя Кирилла Владимiровича на престол, оспаривают лишь его право на объявление себя императором в настоящее время (за границей).
Третьи, считая его право, хотя и безспорным, для примирения различных течений (по этому вопросу) в монархическом движении, надеются, что путем сговора с ними можно добиться отречения его в пользу его сына, князя Владимiра Кирилловича.
Наконец, есть течения, совершенно отрицающие за великим князем Кирилом Владимiровичем право на престол и признающие таковое лишь за великим князем Дмитрием Павловичем» («Русская военная эмиграция 1920-1940-х гг.». Т. 4. М. 2007. С. 43).
Великий Князь Кирилл Владимiрович с Великой Княгиней Викторией Феодоровной. Открытка, напечатанная в Германии.
Вот как объяснял причины персональной неприемлемости Великого Князя один из русских эмигрантов:
«Первый претендент на Российский Престол, поспешивший объявить себя Всероссийским Императором за границей, вне территории и народа, на территории и при наличии народа не только не заявил своих прав, но поспешил одним из первых присягнуть под красными тряпками на верность Временному правительству и верховной власти народа, осуществляемой знаменитым по своему составу Советом рабочих депутатов.
Если Великий Князь Кирилл Владимiрович отдавал себе отчет в своих действиях, то неужели он не понимал, что, принося присягу революционному народу и новому государственному строю, он тем самым присягал отмене Основных законов Российской Империи и отказывался от прав Престолонаследия, ими предусмотренных.
Если же он этого не понимает или, вернее, не желает понимать, то можно разве только пожалеть то государство, которое доверило бы ему воссоздание и управление, ибо присягой не шутят и не приносят ее по тактическим соображениям – и тем более лица, претендующие на звание Помазанника Божия» (Там же. С. 889).
Скан заметки из выходившей в Ростове-на-Дону газеты «Приазовский край» (22.7./4.8.1918), любезно присланный нам ростовским исследователем Григорием Игоревичем Трофимовым.
Именно эта активность Кирилла Владимiровича вызвала ответные действия, возглавил которые Великий Князь Николай Николаевич, перебравшийся в 1922 г. из Италии на юг Франции, поселившись в Антибе.
Именно тогда, как мы помним, разворачивались события на Дальнем Востоке, от которых Николай Николаевич демонстративно отстранился, еще раз продемонстрировав, в том числе и возглавлявшему в то время Приамурский Земский Край генералу М.К. Дитерихсу, свою сущность.
В совершенно секретном агентурном сообщении в ИНО ГПУ от 14 января 1923 г. читаем: «О принятии верховного командования на Дальнем Востоке одним из членов бывшей Императорской фамилии разговор идет уже очень долго, но единственный из всех членов дома Романовых, пользующийся безусловным авторитетом не только за границей, но и в самой России – Великий Князь Николай Николаевич – всё время упорно отказывался и отказывается стать во главе реакционного движения. Также он отказался стать во главе врангелевской армии в период предполагавшегося переворота в Болгарии…» (То же. Т. 2. М. 2001. С. 68).
Пробуждение Николая Николаевича происходит лишь через некоторое время после первого Манифеста Кирилла Владимiровича.
3 марта 1923 г. в Антибе состоялась уже описанная нами ранее первая встреча Николая Николаевича с генералом А.П. Кутеповым, после которой Великий Князь переезжает в июле в Шуаньи под Парижем, откуда начинает проводить работу по объединению эмигрантских организаций.
Вскоре после этой встречи с А.П. Кутеповым происходит еще одна: к Николаю Николаевичу приезжает генерал Е.К. Миллер. Вот что сообщал о ней генерал-лейтенант П.А. Кусонский, письмо которого перехватила Берлинская резидентура ИНО ГПУ, направив его 27 июня 1923 г. в Москву:
«При посещении Великого Князя Николая Николаевича генералом Миллером на просьбу его изложить точку зрения Великого Князя по вопросу о Престолонаследии Его Императорское Высочество высказал, что, хотя данные, добытые судебным следователем Н.А. Соколовым, и дают основание к установлению гибели всей Царской Семьи, но всё же эти данные могут считаться безспорными доказательствами только после всестороннего рассмотрения и проверки предварительного следствия компетентным учреждением, каковым, по исключительной важности вопроса, может быть только комиссия первейших юристов и государственных людей России.
Действительная работа такого учреждения, по мнению Великого Князя, возможна лишь в условиях, могущих воссоздаться в России, после водворения в ней законности и порядка. И только, если в России установится Монархический государственный строй, и, если подтвердится гибель Государя и всей Царской Семьи, – только тогда должен разрешиться вопрос о наследовании Престола.
Впредь же до того времени всякие заявления и суждения о правах на наследование Всероссийского Престола являются, по мнению Великого Князя, преждевременными и лишенными законного основания» (Там же. С. 33-34).
Как видим, Николай Николаевич, как человек знакомый с материалами следствия, в приватных разговорах признавал фактическую сторону дела убийства всей Царской Семьи, отрицая это лишь опираясь на формальные обстоятельства отсутствия судебного решения, которое, по его мнению, было возможно только в освобожденной от большевиков России. Такую же позицию занимала и «Коллегия Хранителей», которым Николай Николаевич передал Царские мощи, а также вещественные доказательства и само дело.
Однако как мог быть «установлен монархический государственный строй» в России, при котором только и можно было официально подтвердить факт цареубийства, если «вопрос о наследовании Престола» мог быть решен лишь после того, как должна быть подтверждена гибель всей Царской Семьи? – Получался замкнутый круг, выхода из которого, если следовать предложенной логике, не было.
Это оставление вопроса о Престолонаследии в подвешенном состоянии хоронило восстановление Монархии в России а, по большому счету, и ее освобождение, играя таким образом на руку большевикам.
Однако факт остается фактом: фигура Великого Князя Николая Николаевича, несомненно, была в эмиграции одной из наиболее популярных.
По словам участника Белого движения и журналиста В.Х. Даватца, он «удачно соединял в себе Верховного Главнокомандующего и старейшего по годам Члена Императорской Фамилии. Для монархического чувства был прекрасный выход».
Благодаря же поддержке его РОВСом и Высшим Монархическим Советом во главе с генералом П.Н. Врангелем и Н.Е. Марковым – сторонники Николая Николаевича были еще и хорошо организованными.
Обложка книги «Наше будущее: Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Николаевич». Фонд спасения России. Париж. 1928.
По словам генерала П.Н. Врангеля, к Великому Князю, имя которого «пользуется большим обаянием в войсках», он испытывал «чувства самого глубокого уважения и преданности».
На слова эти из интервью генерала «Новому Времени» (26.9.1922) последовала немедленная реакция со стороны «легитимиста» (автора первых манифестов Кирилла Владимiровича) – князя Д.П. Голицына. В опубликованном в газетах письме Дмитрий Петрович сравнил Белое движение с Тушинской эпопеей, а его вождей с «вредоносными захребетниками».
В другом написанном князем циркулярном письме (1.8.1922) он высказывался и по поводу ВМС, который, по его словам, является «частным монархическим установлением. Оказав немалые услуги Русскому Делу, названный Совет ныне пережил срок своих полномочий, которые никогда и не достигали того уровня, при коем он мог бы считать себя источников властных распоряжений. Он не может поставит себя вне Основных Законов Российской Империи, и утерял бы последнюю точку опоры, если бы отказался от точного выполнения предуказаний 1-го Монархического Съезда».
В том же документе князь Д.П. Голицын обратил внимание на совершенно очевидную «дряхлость» Николая Николаевича, «необоснованность и неясность» его «идеологии, непопулярность цели – “избрание Царя народом”».
Однако противникам «кириллистов» Николая Николаевич был, прежде всего, интересен как реальная альтернатива, а отсутствие потомства делало его еще и объективно выгодным для противников восстановления Монархии в России.
Князь Дмитрий Петрович Голицын (1860–1928) писатель и известный правый деятель. Член Государственного Совета с 1912 г., в эмиграции представитель Высшего Монархического Совета, сотрудник журнала «Двуглавый Орел». Писал под псевдонимом «Муравлин».
Объектом борьбы, как это нетрудно предположить, становилась Русская Армия. Еще 8 сентября 1923 г. Генерал П.П. Врангель издал приказ, запрещавший чинам РОВС вступать в какие бы то ни было политические организации. Одновременно с этим барон вошел в подчинение Великому Князю Николаю Николаевичу, продемонстрировав свой выбор.
Кирилл Владимiрович попытался переломить ситуацию в свою пользу, выпустив 30 апреля 1924 г. приказ об учреждении «Корпуса офицеров Императорской Армии и Флота».
Ответом было циркулярное письмо генерала Е.К. Миллера от 12 мая, в котором он сообщал военным представителям в европейских странах о том, что Главнокомандующий П.Н. Врангель, получив Манифест Кирилла Владимiровича, «приказал подшить его к делу, не дав никакого дальнейшего хода этому обращению. […] Манифест Великого Князя Кирилла Владимiровича ничего не изменил, и вся армия теперь, как и раньше, пойдет с радостью за своим Верховным Главнокомандующим, теми путями, которые он ей укажет…» (Там же. Т. 4. С. 28, 30).
На деле, однако, всё обстояло гораздо сложнее. В сводке ИНО ОГПУ, направленной 27 июня 1924 г. из Лондона, обстановка в связи с приказом Кирилла Владимiровича подавалась следующим образом:
«В монархической среде наблюдается за последнее время сильное обострение отношений между “кирилловцами” и “николаевцами”. При этом особую нетерпимость в отношении своих противников выказывают именно “кирилловцы”. […] …После этого приказа неизбежно резкое разделение монархических сил, и разлад, уже давно царящий в среде монархистов, но бывший до сих пор скрытым от глаз широких масс, теперь окончательно вышел наружу. […]
Это приказ, несомненно, сильно подрывает авторитет Врангеля, не имевшего до сих пор на этой почве противников. […] Несомненно, что приказ этот вызовет раздвоение в офицерстве, которое все же в огромном большинстве стояло до сих пор на стороне Николая Николаевича и Врангеля. […]
Таким образом, активная деятельность, к которой перешел теперь Кирилл, несомненно, в самом ближайшем будущем вызовет в монархической среде явный и резкий раскол и может побудить Николая Николаевича также отказаться от своей пассивной роли» (Там же. С. 31-33).
Так и случилось. Однако перед этим, 31 августа/13 сентября грянул Манифест Великого Князя Кирилла Владимiровича, в котором он объявлял себя «Императором», заявив о признании им факта гибели всей Царской Семьи, включая и Великого Князя Михаила Александровича.
Посылая этот акт (уже после его публикации в газетах) вдовствующей Императрице Марии Феодоровне и Великому Князю Николаю Николаевичу, среди прочего он писал:
«Дорогая Тётя Минни! Из побуждения только Моей совести, Я издал прилагаемый Манифест. Если осуществиться чудо, в которое Ты веришь, что возлюбленные Сыновья Твои и Внук остались живы, то Я первый и немедленно объявлю Себя верноподданным Моего Законного Государя и повергну всё Мною содеянное к Его стопам…»
«Дорогой Дядя Николаша! После долгого и мучительного размышления, видя, что русских людей ничто не может объединить для спасения Родины и что может объединить их только законность, поняв и перечувствовав, что наш народ вымирает и зная теперь наверное о гибели Царской Семьи и Великого Князя Михаила, Я решился в полной мере исполнить свой долг, подчиняясь требованию Основных Законов…»
Близкий в то время Великому Князю Николаю Николаевичу генерал А.П. Кутепов сообщал в письме генералу П.Н. Шатилову (20.9/3.10.1924), что тот считает этот акт «незакономерным и осуждает это выступление», прибавляя: «очень вероятно, что от Государыни Императрицы Марии Феодоровны последует суждение Ее Величества по сему поводу» (Там же. С. 42). (Последнее – свидетельствует о том, что последовавшая вскоре публикацией двух писем была заранее продуманной акцией.)
Итак, буквально на следующий день после кутеповского сообщения, 21 сентября/4 октября вдовствующая Государыня написала два письма. Одно – Кириллу Владимiровичу, в котором упрекала племянника за его поступок, ни словом не поминая о том, верит ли она действительно в гибель своих Сыновей.
Другое – Великому Князю Николаю Николаевичу, в котором тема эта вновь поднималась: «Ваше Императорское Высочество! Болезненно сжалось сердце Мое, когда Я прочла Манифест Великого Князя Кирилла Владимiровича, объявившего себя Императором Всероссийским. До сих пор нет точных известий о судьбе Моих возлюбленных Сыновей и Внука, а потому появление нового Императора Я считаю преждевременным. Нет еще человека, который мог бы погасить во Мне последний луч надежды».
Между тем это последнее письмо в первый раз до адресата не дошло: было похищено, как полагала Императрица.
«…Мое письмо, ответ Николаю Николаевичу, – сообщала она своей подруге, – так и не дошло до него. Поэтому я написала второе, которое в конце концов благополучно дошло. Всё это совсем невероятно и необъяснимо, но, во всяком случае, я стараюсь успокоиться относительно всего этого». (Императрица Мария Феодоровна. Великая Княгиня Ольга Александровна. Великая Княгиня Ксения Александровна. «Письма (1918-1940) к княгине А.А. Оболенской». М. 2013. С. 68).
Некоторые авторы полагают, что оно было «украдено теми, кто хотел устроить раскол не только в монархической среде, но и внутри всей русской эмиграции», по мнению Марии Феодоровны, «большевицкими агентами».
https://romanovtoday.livejournal.com/75985.html
Императрица Мария Феодоровна в Видёре.
Публикация в эмигрантских газетах одновременно двух писем (уже упомянутого нами, написанного вдовствующей Императрицей Марией Феодоровной Великому Князю Николаю Николаевичу, и ответного послания последнего) оказало большое влияние на умонастроения монархистов.
«Пропаганда сторонников Николая Николаевича, – говорилось в секретном донесении ИНО ОГПУ из Будапешта, – особенно усилилась после опубликования переписки Николая Николаевича с Марией Федоровной. Руководит этой работой председатель II отдела Обще-воинского союза, он же представитель Врангеля в Берлине генерал Лампе…» (Русская военная эмиграция 20-40-х годов ХХ века. Т. 5. М. 2010. С. 190).
В обращении к русской эмиграции «От государя императора» Кирилл Владимiрович писал, что он «с чувством глубокой душевной скорби прочел опубликованное Великим Князем Николаем Николаевичем письмо к нему Ее Императорского Величества вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны. […] Еще более приходится сожалеть о добавлении, объявленном к сему письму от имени Великого Князя Николая Николаевича, который позволил себе осуждать мои решения» (Там же. С. 40).
«Вы должны понять, – писала 9 октября Императрица Мария Феодоровна княгине А.А. Оболенской, – насколько я была и всё еще остаюсь в мучительном состоянии из-за всех печальных событий прошедших недель, после манифеста, изданного Кириллом Владимiровичем! Это ужасно, и какое новое смятение он посеял в уже измученных душах! Надеюсь, что мой ответ Николаю Николаевичу был правильно понят. Потому что для меня возможен только один ответ: что я убеждена, что мои любимые Сыновья живы, и потому я не могу никому позволить занять Их место! [sic!] Все эти письма, которые я получаю, написаны не для того, чтобы меня успокоить. Это все равно как если бы мне вонзали кинжалы в сердце» («Письма (1918-1940) к княгине А.А. Оболенской». C. 67).
А вот что 9 сентября писала тому же адресату Великая Княгиня Ксения Александровна: «Ты можешь себе представить Мама́ чувства, когда она получила письмо от Кирилла Владимiровича с его манифестом […] Она написала на днях Кириллу и Николаю Николаевичу и, вероятно, ее ответ будет скоро известен. Она находит его акт преждевременным, так как нет еще достоверных известий о судьбе ее Сыновей и Внука, что она продолжает надеяться, что Они живы. Если же Их больше нет, то полагает, что Государь будет указан Основными Законами с Православной Церковью и Русским народом. Надеюсь, что все это будет понято как следует и внесет успокоение. Но, к сожалению, прошло уже две 1/2 недели и брожение умов идет большое – есть многие за него, хотя большинство против – и увы! в Семье тоже произошел раскол и мой муж, например, решил подчиниться Кириллу, считая факт совершившимся. Меня все это терзает и мучает. Жаль Мама́ до боли, ты понимаешь, какая это была пытка для нее…» (Там же. 181-182).
Великий Князь Александр Михайлович.
Великий Князь Александр Михайлович, супруг Ксении Александровны, после эвакуации из России живший сам по себе и находившийся в описываемое время в США, писал Кириллу Владимiровичу: «Молим Бога дать Тебе сил на исполнение трудного подвига, который Ты взял на себя, подчиняясь Основным Законам Государственным. Мы подчиняемся Тебе и готовы служить глубоко любимой нами Родине, как ей служили Отцы и Деды, следуя их заветам...»
Секретная сводка берлинской резидентуры ИНО ОГПУ от 18 ноября 1924 г. сообщала: «… Из 17 членов ее [Императорской Семьи] 14 безоговорочно подчинились Кириллу Владимiровичу, только Мария Федоровна и Николай Николаевич с братом Петром Николаевичем держатся особого мнения» (Русская военная эмиграция 20-40-х годов ХХ века. Т. 5. С. 154).
Продолжение следует.