Война с Российским Самодержавием, между тем, продолжалась раскольниками и далее, постепенно принимая лишь иные формы (ибо основные силы бунтовщиков были поражены). Достаточно вспомнить участие казаков-некрасовцев в боевых действиях против Русской Армии на стороне Османской империи в русско-турецких войнах; признание старообрядцами Наполеона после того, как он занял Москву, своим государем. (При этом в старообрядческой молельне была вывешена картина, изображающая Императора Александра I, уверяющая зрителей в том, что Он – антихрист.)
О том, на что были способны поборники древлего благочестия в условиях временного ослабления власти во время вражеского нашествия, узнаем, между прочим, из описания Вознесенского девичьего монастыря в Кремле, сделанного в середине 1880-х годов его настоятелем.
Описывая располагавшиеся за предалтарным иконостасом в соборе хоры, он отмечал: «Второй снизу ярус сих хор достопамятен в истории описываемого храма тем, что на нем в 1812 г., в бытность французов в Москве, скрыты были священником Вознесенского монастыря Иоанном Яковлевым Вениаминовым мощи св. Димитрия Царевича, отнятые им из рук одной раскольницы, которая вынесла их из Московского Архангельского собора. Мнимые старообрядцы, желая узнать, куда именно сокрыты были св. мощи, нанесли священнику Вениаминову столь сильные побои, что чрез шесть недель он скончался. Пред кончиною своею священник Вениаминов известил родного брата своего священника Казанской в Сущеве церкви о месте сокрытия св. мощей Царевича. Донесено было об этом Преосвященному архиепископу Московскому Августину, и св. мощи по изгнании французов из Москвы внесены были в Архангельский собор на прежнее место их нахождения. Эти известия взяты нами из надписей Архангельского собора на серебряной раке благоверного Царевича Димитрия».
Поднесение московскими старообрядцами хлеба-соли Наполеону.
Не зря старообрядчество оценивалось официальными властями в 1884 г. как «какое-то особенное общество – антицерковное, антиобщественное, способное ко всему самому зловредному». Недаром современные исследователи, с горячей симпатией относящиеся к раскольникам, пишут о «противостоянии России старообрядческой и России Романовской». «Увлеченные противоборством с вековечным противником староверы, – утверждают они, – были готовы взять в союзники любого, кто своими действиями способствовали их целям. […] Борьба с Домом Романовых и Русской Православной Церковью затрагивала интересы всех староверов. […] Численность и влияние старообрядчества придали процессу общероссийский масштаб».
Показательно, что официальных похвал староверов удостоились либеральные реформы Императора Александра II. «В новизнах Твоего Царствования нам старина наша слышится», – писали Государю старообрядцы с Преображенского кладбища.
Как справедливо пишет предпринявшая исследование антицарского феномена старообрядчества Н. Михайлова, «излагать историю “буржуазной” революции в России, не обращая внимания на конфессиональную принадлежность этой буржуазии, тогдашних “олигархов”, значит сознательно или по неведению замалчивать наиболее существенное в побудительных причинах к свержению Царя и разрушению Монархии».
Факты же свидетельствуют вот о чем:
К 1825 г., «по меньшей мере, 1/3 жителей Первопрестольной столицы были раскольниками».
«В начале ХХ века выходцы из раскольничьих скитов завладели уже не отдельными предприятиями, а целым рядом отраслей».
«Из 25 купеческих родов Москвы почти половина были раскольническими».
«При имущественном цензе в избирательном праве России они имели возможность захватить все выборные должности».
«…Уже ко времени Екатерины II три четверти (75%) русского капитала и большая часть промышленности (Север, Урал) оказались в руках “вечно гонимых” раскольников».
В начале ХХ в. в их руках было около 60% всего промышленного капитала России.
При этом следует учитывать, что вплоть до начала ХХ века в России не существовало чисто русских банкирских домов. Причиной такого положения была библейская заповедь: «Иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост…» (Втор. 23, 20).
Будучи в эмиграции, выходец из известной семьи староверов-толстосумов В.П. Рябушинский написал примечательную статью «Судьбы русского хозяина» (1928), попытавшись с точки зрения верующего старообрядца обосновать постыдную «торговлю деньгами». Однако в то время он еще не мог полностью обойти неприятие этого православным народом:
«…Протестантизм сыграл большую роль, устранив главное препятствие на пути развития важнейшего фактора современного хозяйственного строя – кредита. Дело в том, что средневековая католическая церковь считала большим грехом и запрещала давать деньги в рост. Правило это постоянно нарушалось, но организация кредита все-таки тормозилась. Кальвин и многие другие протестантские богословы стали на другую точку зрения и открыто разрешали брать проценты. Снятие клейма неблаговидности с банковской деятельности привело к значительному ее расширению, и вопрос о кредите стал на твердую и законную почву в протестантских государствах. Оттуда дух капитализма (в связи с отходом Римской церкви от ее прежней непримиримости по отношению к процентам) распространился по всему Западу, но с течением времени стал сильно меняться. Еще в XVI, а в Америке даже в XVIII и начале XIX столетия западный “хозяин” чувствовал себя не абсолютным распорядителем своего богатства, а Божиим управителем. Очень мало от всего это осталось в середине XIX века: оболочка еще кое-где сохранилась, но сердцевина истлела. Аскетизм заменился жаждой наслаждений; чувство ответственности перед Богом пропало; зато еще возросло преклонение перед богатством, и в таком виде, рука об руку с материализмом, дух капитализма проник в Россию. Там он встретил не пустое место, а исторический, веками складывавшийся тип “русского хозяина”.
Хозяин-православный во многом отличается от кальвиниста. Мiрской аскетизм есть и у нас, но он не постоянный, а периодический, связанный с постами. Отношение к богатству тоже другое. Оно не считается греховным, но на бедность не смотрят как на доказательство неугодности Богу. Поэтому в России нет того сухого, презрительного отношения к беднякам, которое появилось на Западе после Реформации. Протестанты, конечно, предписывают благотворительность, но, организовав ее очень хорошо формально, они вынули у нее душу, осудив личную милостыню, столь дорогую и близкую русскому человеку. Что же касается сознания своего положения, лишь как Божьего доверенного по управлению собственностью, то оно было внедрено в православного еще прочнее, чем в пуританина.
По отношению к больному вопросу о процентах Восточная Церковь держалась следующей практики: осуждая их принципиально, она фактически боролась лишь с ростовщичеством, не налагая огульных кар на всех взимателей процентов и не прибегая к помощи мiрской власти, как Католическая церковь. Условия русской экономики особенно требовали такого отношения, ибо вся колонизация Севера шла на кредит. В связи с этим банкирских класс Северной Руси, новгородское боярство, пользовался почетом и большим политическим влиянием; и Церковь отнюдь не причисляла его к числу отверженных.
Однако, по-видимому, в народной душе остался какой-то осадок против торговли деньгами. Еще на моей памяти в московском купеческом кругу держалась своеобразная расценка различных видов хозяйственной деятельности. Более всего уважалось занятие промышленностью: фабриканты и заводчики стояли на первом месте; за ними шли купцы, а к лицам, занимавшимся коммерческим учетом, даже без всякого оттенка ростовщичества, а из самых дешевых процентов, отношение было неискреннее: в глаза уважали, а за глаза пренебрежительно говорили “процентщики”. Может быть, здесь и нужно искать объяснения, почему у нас в XIX веке совсем не существовало старых и крупных, чисто русских банкирских домов, а таких же промышленных и торговых было очень много».
Примечательно, что первопроходцами в торговле деньгами в России стали именно старообрядцы, приверженцы, как они утверждают, «древлего благочестия». Одним из первых в 1902 г. был основан Банкирский дом «Братья Рябушинские». Неслучайно, наверное, что труды В.П. Рябушинского в наши дни вышли в еврейском издательстве, также как, вероятно, и то, что в настоящее время в снятии клейма с «торгующих деньгами», вместо Кальвина, подвизается диакон А. Кураев.
На рубеже XVIII и XIX вв., пишут историки, старообрядчество превратилось «из конфессиональной в конфессионально-экономическую общность» Формируется «конфессиональная казна», в том числе и методами, мягко говоря, крайне далекими от законности. Существуют, например, сведения о том, что неожиданное богатство Морозовых и Рябушинских в начале XIX в. было связано с исчезновением московской части государственной казны во время нашествия французов в 1812 г.
Значительные денежные средства собирали тайные раскольничьи скиты и монастыри, регулярно отправлявшие на добычу денег «легионы сборщиков». Контролировавшиеся старообрядцами банки брали на себя функции «общинных финансовых центров». «Предприниматель-старовер, оказавшийся в долговой зависимости от иноверца, мог почти безнаказанно перевести свое имущество на какого-нибудь члена общины, лишив кредитора возможности наложить на него арест».
При помощи капиталов раскольники «добивались больше, чем проповедями». Внешняя (основанная на официальных документах) конфессиональная принадлежность купцов, промышленников и банкиров не всегда соответствовала фактическому положению вещей. С одной стороны, переход в раскол православных преследовался законами Российской Империи. С другой – «старообрядческая община позволяла браки с иноверными только в случаях, если те принимали древлее благочестие. В противном случае “брачующийся” с еретиком изгонялся из общины, кем бы ни был их избранник(ца). Ни с кем из староверов(ок)-участников(иц) купеческих межконфессиональных браков подобного не происходило. Наоборот, “православные” принимались в общение, что служит косвенным, но надежным свидетельством соблюдения данного правила».
При всём этом роль старообрядческой иерархии была цементирующей: «Когда предприниматели начали нарушать традиции – курить, пить, укорачивать бороды и даже бриться, одеваться не по-русски, принимать пищу совместно с еретиками, реже молиться – безпоповские наставники и поповские священнослужители брали грех на себя, замаливая его ради сохранения общинного мира».
В предреволюционные годы старообрядческий капитал сделал свой политический выбор. Староверы (не просто по крещению, но как люди церковно-верующие) были среди основателей партий кадетов, прогрессистов и октябристов; владели такими влиятельными газетами, как «Утро России», «Последние новости», «Голос Москвы». Они были влиятельными депутатами Государственной думы, министрами Временного правительства, крупными масонами.
Вещественным памятником членства влиятельных старообрядцев в масонских ложах (а, значит, и участия их в противоправительственных заговорах) является т. н. «молельня» в московском доме-музее пролетарского писателя М. Горького (также весьма близкого масонам): «После возвращения в Москву в начале тридцатых годов А.М. Пешков поселился в бывшем особняке П.П. Рябушинского, где сейчас музей писателя. Любопытную информацию об этом доме сообщает писатель П. Паламарчук – во время одного ремонта дома уже в наше время глухая комната, которая считалась кладовкой, оказалась украшенной эффектной абстрактной росписью. По предположению местных специалистов комнату почему-то атрибутировали как старообрядческую молельню (ведь Рябушинский, как и Гучков, происходил из старообрядческой семьи), но нелепость этого утверждения очевидна. Старообрядчество не приемлет даже афонского письма в иконописи, не то что абстракционизма. Очевидно, роспись носит ярко выраженный культовый характер, не случайно комната названа специалистами “молельней”. Конечно же, это никакая не молельня, а масонское капище. Не случаен и выбор этого дома М. Горьким, входившим в свое время в круг Рябушинского, как не случайно, думается, и поновление этой ложи в настоящее время» (Л.Е. Болотин).
На Московском съезде старообрядцев всех согласий в августе 1917 г. делегаты, радуясь переменам, призывали всех своих единоверцев «мощно встать» на защиту новой России, под управлением министров-староверов.
После всего сказанного вольно же было старообрядческому митрополиту Московскому и всея Руси Алимпию (ныне уже покойному) утверждать: «Синодальное православие и привело к революции 1917 года».
Как символ победы над Домом Романовых можно рассматривать перенос «из ненавистного для староверов города, основанного “сыном сатаны”, в благочестивую Москву, которая за 250 лет превратилась в неофициальную столицу староверия. С переименованием Петрограда имя антихриста исчезло с карты России».
Вряд ли стоит преувеличивать участие старообрядчества в Белом движении. Были и иные примеры. И они более убедительны. Вспомним «Архипастырское послание к христианам древлеапостольской старообрядческой Христовой церкви» «архиепископа Московского и всея Руси» Мелетия и «епископа Петроградского и Тверского» Геронтия 1923 г., в котором сии «архипастыри» писали: «Теперь, слава Богу, у нас в России утвердилась рабоче-крестьянская власть».
В 1925 г. староверы поморского согласия Саратовской области подтвердили на своем соборе: «В СССР религиозная жизнь получила свое нормальное течение». Да это и неудивительно: раскольников как и талмудистов «безбожники» в 1920-х годах практически не трогали; «воинствовали» они против Русской Православной Церкви, для подрыва основ которой фактически и была проведена кампания по изъятию церковных ценностей.
Нет, не напрасно уповали староверы на свои услуги пришедшим к власти большевикам, среди которых, кстати говоря, было немало выходцев из их общин.
Известно, что они не раз укрывали Ленина до революции. Более того, последние дни «вождь мiрового пролетариата» провел в старообрядческом подмосковном имении «Горки». А когда пришло время, именно староверы первыми стали в почетный караул у его гроба. Многим памятны документальные съемки того времени: крестьяне в армяках, с долгими бородами, с волосами, обрезанными по-стародавнему, стоят у тела Ленина… «Наш он, – приговаривали они, входя с мороза – за хрестьян страдал», – и кланялись в пояс и в ноги.
Интересно также, что бальзамирование тела Ленина было поручено бывшему эсеру Б.И. Збарскому, семь лет прожившему в староверческой общине Пермской губернии на Урале.
Выходцами из раскольничьих семей были: председатель СНК СССР в 1922-1930 гг. А.И. Рыков, Всесоюзный староста М.И. Калинин, председатель СНК СССР в 1930-1941 гг. В.М. Молотов, серый кардинал М.А. Суслов, один из первых историков партии большевиков А.С. Бубнов, автор учебников по экономике социализма И.А. Кириллов и др.
Оставляя в стороне хорошо известный факт старообрядческого «меценатства» революционным партиям (напомним только, что пресловутый Савва Морозов был лишь «одним из…»), приведем позднейший пример такого же рода. Речь пойдет о внучатом племяннике основателя Третьяковской галереи П.М. Третьякова Сергее Николаевиче Третьякове (1882–1943), главе Товарищества Большой Костромской льняной мануфактуры (1905), члене редсовета газеты П.П. Рябушинского «Утро России», министре Временного правительства и правительства адмирала Колчака. (Недаром, видимо, Колчаковское правительство уравняло старообрядчество в правах с Русской Православной Церковью.)
Будучи в эмиграции он был заместителем основанного П.П. Рябушинским в Париже Российского торгово-промышленного и финансового союза. Входил в одну из масонских лож, а, кроме того, с 1929 г. был агентом ИНО ОГПУ. С помощью установленного микрофона он прослушивал разговоры, ведшиеся в канцелярии Русского Общевоинского Союза и обо всем, заслуживающем внимания, докладывал чекистам. Участвовал он и в похищении генерала Е.К. Миллера; спас от поимки непосредственного исполнителя этого преступления ген. Н.В. Скоблина. Будучи разоблаченным германскими спецслужбами, был расстрелян. Вот такой «герой сопротивления».
Не до конца выяснена, наконец, роль староверов в самом цареубийстве. Современные исследователи старообрядчества обращают наше внимание на пока еще не получившие оценку факты: «…На территории в треугольнике между Пермью, Тобольском и Челябинском с центром в Екатеринбурге число раскольников доходило до 60-70% от всего населения. Большинство из них принадлежало к согласию заводских часовенных-кержаков. Урал и заводы были издавна в их руках» (Михайлова Н. Исторические очерки о старообрядчестве; Шахназаров О.Л. Старообрядчество и большевизм).
В середине XVIII в. здесь осели многочисленные староверческие семьи из Польши; до сих пор их потомков здесь зовут «поляками». Это лишь прибавило непримиримости с властями. На соборе 1912 г., например, часовенными было принято решение детей в общие школы не отдавать, отлучая нарушителей от общей молитвы.
О том, как работали на таких заводах, мало что известно. Вот одно из немногих описаний богослужения на старообрядческом предприятии, проходивших несколько раз в день. Принадлежит оно миссионеру Русской Православной Церкви: «…Громадная толпа суровых молитвенных лиц, то неподвижно глядящих вперед на темные иконы, то с шелестом и все вместе осеняющихся широким крестом, то всей громадой со вздохами и молитвами кладущих земные поклоны» (Жилкин И. Старообрядцы на Волге. Саратов. 1905. С. 63).
«Везде “обычно работали единоверцы”, – читаем в одном из современных исследований. – В рабочий день входило и время для коллективных богослужений, занимавших даже в укороченном варианте в общей сложности не менее двух часов в день. Показательно, как отреагировали на правительственные планы сокращения рабочего дня, ночных смен и детского труда известные фабриканты-староверы братья Хлудовы, заявившие, что для детей и рабочих лучше находиться в “светлом и здоровом помещении фабрики”, чем “в душной атмосфере своей избы”. Не понимая, о чем идет речь, православная интеллигенция саркастически воспринимала подобные высказывания. Смысл, который староверы вкладывали свои слова, многим не понятен и сегодня» (Шахназаров О.Л. Отношение к собственности у старообрядцев до 1917 года. С. 63).
Реакция на наш текст, вместо разговора по существу, со стороны старообрядствующих была клишированной, с опорой на близкие широкой общественности общечеловеческие ценности: «“кровавый навет” – обвинение в пособничестве убийству Царской Семьи в 1918 г.» (Карпец В.И. Таёжное послание»).
И это, следует признать, не случайный образ. Другой современный старообрядец, также как и предыдущий – кандидат наук (А. Щеглов), говоря о законодательстве Царя Петра I о раскольниках, пишет: «Староверов заставляли нашивать на одежду специальные шевроны, похожие на те, которые были у евреев в гетто».
Даже в самой постановке вопроса просить прощения у староверов за преследования и гонения слишком явственен привкус еврейского холокоста.
Между тем, в более поздней своей статье толковавший о «кровавом навете» автор, записывая чуть ли не большинство русских православных в раскольники, вопрошает: «Разве только подстрекательством инородцев-комиссаров можно объяснить глубинное, нутряное остервенение против “тунеядцев-попов” у чисто русских, потомственно деревенских людей в веке ХХ-м?» (Карпец В.И. Филиппов Тертий Иванович (1825-1899): «Муж государственный и верный»).
К сожалению, дело было не только в «остервенении». Трудно объяснить этим, скажем, финансовую поддержку ниспровергателей Монархии в России крупными старообрядческими дельцами. Или, например, вот такую «братскую помощь», о которой читаем в современном исследовании о политическом сыске в России: «…Верный страж “Народной воли” А.Д. Михайлов брал уроки конспирации у староверов-бегунов, в частности, по организации конспиративных квартир (“пристаней”). Эти самые “пристани” содержались и в домах под лестницами, и в двойных кровлях, иногда в каморках за двойной стенкой в избе… Есть деревни, где все дома соединены потайными ходами, и последний дом имеет подземный ход в сады, перелесок, овраг…» (Жандармы в России. СПб.-М. 2002. С. 385-386).
Тесно был связан с раскольниками и русский анархизм. Один православный священник так и заявил князю П.А. Кропоткину: «Никакая полиция не разыщет вас, если они вас будут скрывать». Немало староверов было и среди народовольцев. В Саратовской губернии у беглопоповцев проходил выучку покушавшийся в 1879 г. на Государя А.К. Соловьев.
Подлинное число старообрядцев среди народовольцев (да и других террористических радикальных партий) нам вряд ли когда-нибудь станет вполне известным: «Перепроверять показания староверов по церковным записям актов гражданского состояния было безполезно – взятки священнослужителям, исправникам и прочим чинам за соответствующую запись были делом обычным» (О.Л. Шахназаров).
Были, разумеется, и люди долга, честные люди. Так принадлежность Соловьева к раскольникам была установлена благодаря рапорту штабс-капитана Бочковского о том, что тот в свое время отказался внести вклад на приобретение колокола для православного храма. Характерно, что и убийство Императора Александра II произошло при определенном бездействии Его Собственного казачьего конвоя (50 из 70 были старообрядцами).
Немало было раскольников и среди эсеров. И среди них И.П. Каляев, убивший Великого Князя Сергия Александровича.
Большую роль сыграли староверы в создании партии октябристов. Многим обязаны были их поддержке и кадеты.
Благодаря своим уникальным способностям конспирации староверы оказывали большие услуги большевикам. Именно раскольники помогли им наводнить Россию «Искрой» и другими агитационными материалами. И ни один из них, в отличие даже от профессиональных революционеров, ни разу не попался в руки правоохранительных органов Империи. Сказывался немалый опыт…
А в 1905 г. московские старообрядцы, как в XVII и XVIII вв., выступили против Русского Самодержавия с оружием в руках.
«Баррикады, – пишет в одной из своих работ О.Л. Шахназаров, – отделили Пресню, Миусский, Бутырский, Сокольнический, Рогожско-Симоновский районы от центра. Из них определенно старообрядческими были Сокольнический и Рогожско-Симоновский, находившиеся в зоне влияния Преображенской и Рогожской общин.
Большие дружины выделили фабрика старовера Мамонтова, мебельная фабрика Шмита, который имел сначала финансовый, потом родственный альянс со староверами и, наконец, принял старообрядчество. На помощь прибыла дружина рабочих-староверов из Шуи. Группировались повстанцы у Белорусского вокзала, где староверы-купцы выстроили дом для староверов-рабочих железнодорожных мастерских. […]
На Пресне баррикады защищали 150 федосеевцев Прохоровской мануфактуры. Формально православные Прохоровы были связаны родством с несколькими старообрядческими кланами. Н.И. Прохоров позже рассказывал, что кольцо баррикад доходило до “наших фабричных спален, домов и фабрик”.
В течение всех дней осады, с 9 до 17 декабря, он оставался на фабрике с повстанцами, не стал сотрудничать с “освободившими” фабрику карателями [sic!], а потом принимал на работу повстанцев, временно нашедших убежище в родных деревнях».
Окончание следует.