В салон-вагоне Царского поезда. Псков. 2 марта 1917 г.
На рисунке изображены: министр Императорского Двора граф В.Б. Фредерикс, главнокомандующий армиями Северного фронта генерал-адъютант Н.В. Рузский, депутаты Государственной думы В.В.Шульгин и А.И. Гучков, начальник Военно-походной канцелярии при Императорской Главной квартире флигель-адъютант генерал-майор К.А. Нарышкин.
НОЧЬ СО 2 НА 3 МАРТА.
Псков.
По приказанию Государя, А.И. Гучкова и В.В. Шульгина, сразу же по прибытии, встретил и проводил в вагон к Императору флигель-адъютант, полковник А.А. Мордвинов.
Царский поезд.
«Я хотел, – признавался впоследствии А.И Гучков, – сначала повидать генерала Рузского, для того, чтобы немножко ознакомиться с настроением, которое господствовало в Пскове, узнать, какого рода аргументацию следовало успешнее применить, но полковник очень настойчиво передал желание Государя, чтобы я непосредственно прошел к нему».
Желание А.И. Гучкова прежде Государя встретиться с генералом Н.В. Рузским подтверждает в своих воспоминаниях и генерал-майор Д.Н. Дубенский.
Император Николай II беседует с генералом Н.В. Рузским. В центре генерал Н.Н. Янушкевич.
Николай Владимiрович Рузский (1854–1918) – генерал-адъютант (1914), генерал от инфантерии (1909), командующий Северным фронтом. Масон (член гучковской Военной ложи). Один из главных виновников отречения Императора Николая II от Престола. Характерно появившееся в эмигрантской прессе сообщение проживавшего с 1921 в сербском монастыре святой Петки (Параскевы Пятницы) близ сербского города Шабаца крещеного еврея С.К. Эфрона-Литвина (1849–1925) о предсказании Н.В. Рузскому, сделанном в 1901 или 1902 г. Всеволодом Сергеевичем Соловьевым: «Будешь большим, большим полководцем… Будешь прославлен на весь мiр, но не надолго… Закончишь великой изменой и будешь проклят современниками и потомством».
В сентябре 1918 г. изменник был зарублен чекистом на Пятигорском кладбище. Дочь генерала вышла замуж за известного сиониста Ноя Давидсона и, изменив Православию, перешла в талмудизм.
Депутаты приехали в Псков со своим «проектом отречения».
Фототипическая его копия впервые была опубликована в журнале «Огонек» в январе 1923 г., а затем в 1927 г. во втором книге «Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев, документы».
«В тяжелую годину ниспосланных тяжких испытаний для России, – говорилось в нем, – Мы, не имея сил [руководить] вывести Империю из тяжкой смуты, [великие неудачи] переживаемой страной перед лицом внешнего врага, за благо сочли, идя на встречу желаниям всего русского народа, сложить бремя [данной] врученной нам от Бога власти. Во имя Величия возлюбленного русского народа и победы над лютым врагом, призываем благословение Бога на Сына Нашего, [которому] в пользу которого отрекаемся от Престола Нашего. Ему до совершеннолетия регентом Брата Нашего Михаила Александровича...»
Проект был написан рукою Шульгина с грифом «Таврический Дворец». Справа в углу бланка пометка: «Проект Шульгина и Аджемова».
Моисей Сергеевич Аджемов (1878–1950) – врач, присяжный поверенный, масон, член ЦК партии кадетов, член Государственной думы, юридического совещания Временного правительства и масонского Межпарламентского союза.
«Накануне, – пишет Гучков, – был набросан проект акта отречения Шульгиным, кажется, он тоже был показан и в комитете (не смею этого точно утверждать), я тоже его просмотрел, внес некоторые поправки...»
Был еще и «проект Ставки».
Полковник А.А. МОРДВИНОВ: «В проекте манифеста, каким-то образом предупредительно полученном из Ставки и составленном, как я узнал потом, по поручению генерала Алексеева, Лукомским и Базили, потребовались некоторые изменения.
Генерал-лейтенант Александр Сергеевич Лукомский (1868–1939) – генерал-квартирмейстер Ставки. Высказался за отречение Государя. После большевицкого переворота помощник командующего Добровольческой армией (1918-1919), председатель правительства генерала А.И. Деникина (1919-1920). В эмиграции (с марта 1920). Скончался в Париже.
Сверх того, члены Думы, вероятно для надежности, просили переписать манифест в двух экземплярах. Оба за подписью Его Величества должны были по их просьбе быть скрепленными Министром Двора.
Николай Александрович Базили (1883–1963) – камергер Высочайшего Двора, масон, чиновник Министерства иностранных дел; заведовал дипломатической канцелярией в Ставке.
Первый экземпляр, напечатанный, как затем и второй, в нашей канцелярии на машинке, на телеграфных бланках, Государь подписал карандашом. Эти манифесты были, наконец, около часу ночи переписаны, как их от Государя принесли в купе к графу Фредериксу и с каким отчаянием бедный старик, справляясь с трудом, дрожащей рукою их очень долго подписывал».
Министр Императорского Двора граф В.Б. Фредерикс со своим зятем Дворцовым комендантом генералом В.Н. Воейковым.
2 марта в Ставке была принята телеграмма: «Около 19 час. сегодня Его Величество примет члена Государственного Совета Гучкова и члена Государственной Думы Шульгина, выехавших экстренным из Петрограда. Государь Император в длительной беседе с Генерал-Адъютантом Рузским в присутствии моем и Генерала Саввича выразил, что нет той жертвы, которой Его Величество не принес бы для истинного блага Родины. Телеграммы Ваши и Главнокомандующих были все доложены. 2 марта 16 час. 30 мин. Генерал Данилов».
«По получении указанной выше телеграммы из Штаба Сев[ерного] фр[онта], – вспоминал начальник оперативного отделения управления Генерал-квартирмейстера штаба Верховного Главнокомандующего подполковник В.М. Пронин, – генерал Лукомский спешно пригласил г. Базили; спустя некоторое время был составлен и передан в Псков проект манифеста об отречении Императора от Престола в пользу Сына».
Текст этого документа, свидетельствовал подполковник Пронин, со слов «Не желая расставаться с любимым Сыном...» и до «принеся в том ненарушимую присягу», – написан во Пскове.
Фасад железнодорожного вокзала в Пскове. Дореволюционная открытка.
Мемориальная доска, установленная в 1997 г. на здании вокзала.
Государь разгадал и разрушил затею временщиков.
Полковник А.А. МОРДВИНОВ, находившийся в Императорском поезде во время встречи Императора с депутатами, передает свой разговор с флигель-адъютантом генерал-майором К.А. Нарышкиным: «Не помню когда, но кажется очень скоро, ко мне в купе заглянул Нарышкин, озабоченно проходивший к себе в канцелярию по коридору. Я так и бросился к нему: “Ну, что, уже кончилось, уже решено, что они говорят?” – с замирающим сердцем спрашивал я его.
“Говорит один только Гучков, все то же, что и Рузский, – ответил мне Нарышкин. – Он говорит, что, кроме отречения, нет другого выхода, и Государь уже сказал им, что Он и Сам это решил еще до них. Теперь они сомневаются, в праве ли Государь передать Престол Михаилу Александровичу, минуя Наследника, и спрашивают для справки основные законы. Пойдем, помоги мне их отыскать, хотя вряд ли они взяты у нас с собою в вагон. В них никогда не было надобности в путешествиях”...
Все иллюзии пропадали, но я цеплялся еще за последнюю, самую ничтожную: “Раз вопрос зашел о праве, о законах, то значит с чем-то еще должны считаться даже и люди, нарушившие закон в эти безправные дни и может быть”...
Основные законы я знал лишь поверхностно, но всё же мне пришлось с ними знакомиться лет пять назад, когда возникли разные вопросы в связи с состоявшимся браком Великого Князя Михаила Александровича с г-жей Вульферт. Тогда все было ясно, но это было давно, я многие толкования забыл, хотя и твердо сознавал, что при живом Наследнике Михаил Александрович мог бы воцариться лишь с согласия и отказа Самого Алексея Николаевича от Своих прав. А если такой отказ по малолетству Алексея Николаевича немыслим, и Он должен будет, вопреки желанию Отца, сделаться Царем, то может быть и Государь, Которому невыносима мысль расстаться с Сыном, отдумает поэтому отрекаться, чтобы иметь возможность оставить Его при Себе.
Облегчение для меня в данную минуту заключалось в том, имелось ли в основных законах указание на право Государя, как опекуна, отречься не только за Себя, но и за Своего малолетнего Сына от Престола.
Что в обыденной жизни наши гражданские законы таких прав опекуну не давали, я знал твердо по собственному опыту, что сейчас и высказал Нарышкину, по дороге, проходя с ним в соседний вагон, где помещалась наша походная канцелярия.
Флигель-адъютант Его Императорского Величества Кирилл Анатольевич Нарышкин (в центре) на Императорской яхте «Штандарт».
Генерал-майор К.А. Нарышкин (1868–1924) служил в Императорской Главной квартире, начиная с августа 1906 г. Помощник начальника Военно-походной канцелярии Его Величества (1909). Произведен в генерал-майоры (6 декабря 1916 г.) с назначением начальником Военно-походной канцелярии и зачислением в Свиту Его Величества. Воглавлял Военно-полевой суд ЕИВ. После революции остался в России. В начале 1920-х гг. был арестован, содержался в Петропавловской крепости. Умер в Крестах.
– Что говорят об этом основные законы, я хорошо не помню, но знаю, почти заранее, что они вряд ли будут по смыслу противоречить обыкновенным законам, по которым опекун не может отказываться ни от каких прав опекаемого, а значит и Государь до совершеннолетия Алексея Николаевича не может передать Престола ни Михаилу Александровичу, ни кому-либо другому. Ведь мы все присягали Государю и Его законному Наследнику, а законный Наследник, пока жив Алексей Николаевич, только один.
– Я и сам так думаю, – ответил в раздумье Нарышкин, – но ведь Государь не просто частный человек, и может быть Учреждение Императорской Фамилии и основные законы и говорят об этом иначе.
– Конечно, Государь не частный человек, а Самодержец, – сказал я, – но, отрекаясь, Он уже становится этим частным человеком и просто опекуном, не имеющим никакого права лишать опекаемого его благ.
Том основных законов, к нашему удовлетворению, после недолгих розысков, нашелся у нас в канцелярии, но, спешно перелистывая его страницы, прямых указаний на права Государя, как опекуна, мы не нашли. Ни одна статья не говорила о данном случае, да там и вообще не было упомянуто о возможности отречения Государя, на что мы оба к нашему удовлетворению обратили тогда внимание.
Нарышкин торопился. Его ждали, и, взяв книгу, он направился к выходу. Идя за ним, я, помню, ему говорил:
– Хотя в основных законах по этому поводу ничего ясного нет, все же надо непременно доложить Государю, что по смыслу общих законов, Он не имеет права отрекаться за Алексея Николаевича. Опекун не может, кажется, даже отказаться от принятия какого-либо дара в пользу опекаемого, а тем более, отрекаясь за него, лишать Алексея Николаевича и тех имущественных прав, с которыми связано Его положение, как Наследника. Пожалуйста, непременно доложи обо всем этом Государю.
Лишь как сквозь туман вспоминаю я и возвращение Нарышкина и Фредерикса от Государя и их сообщение о происходивших переговорах.
Рассказ Шульгина, напечатанный в газетах, который я впоследствии прочел, многое возобновил в моей памяти. За небольшими исключениями (про справку в основных законах Шульгин умалчивает) он в общем верен и правдиво рисует картину приема членов Думы».
Генерал Г.Н. ДАНИЛОВ: «Выждав несколько, я подошел к Гучкову, которого знал довольно близко по предшествовавшей совместной работе в комиссии обороны Государственной думы. А.И. долго был председателем этой комиссии, я же часто ее посещал в качестве представителя главного управления Генерального штаба, по различным вопросам военного характера.
– “Скажите, Александр Иванович, – спросил я, – насколько решение Императора Николая II отречься от Престола не только за Себя, но и за Сына, является согласованным с нашими Основными Законами?.. Не вызовет ли такое решение в будущем тяжелых последствий?” – “Не думаю, – ответил мой собеседник, – но если вопрос этот вас интересует более глубоко, обратитесь к ним к В.В. Шульгину, который у нас является специалистом по такого рода государственно-юридическим вопросам”. – И тут же Гучков познакомил меня с Шульгиным, с которым я до того времени знаком не был.
Генерал от инфантерии Георгий (Юрий) Никифорович Данилов (1866–1937) – генерал-квартирмейстер при Верховном Главнокомандующем (1914-1917); начальник штаба Северного фронта (февраль 1917). Масон. Зная о связях генерала с Гучковым, Императрица не раз предупреждала в Своих письмах 1915 г. Государя о необходимости удалить Данилова из Ставки. После октябрьского переворота возглавлял группу военных консультантов при большевицкой делегации в Брест-Литовске (фев. 1918), выступая против заключения мира с Германией. Участвовал в разработке плана строительства Красной армии, пока, не найдя общего языка с Троцким, не подал в отставку. Уехав на Украину, стал начальником военного управления в правительстве Врангеля (осень 1920). Эмигрировал. Скончался в Париже.
– “Видите ли, – сказал В.В., выслушав меня, – несомненно, здесь юридическая неправильность. Но с точки зрения практической, которая сейчас должна превалировать, я должен высказаться в пользу принятого решения. При воцарении Цесаревича Алексея будет весьма трудно изолировать Его от влияния Отца и, главное, Матери, столь ненавидимой в России”. – При таких условиях останутся прежние влияния, и самый отход от власти родителей малолетнего Императора станет фиктивным...»
В.В. ШУЛЬГИН: «Если здесь есть юридическая неправильность... Если Государь не может отрекаться в пользу брата... Пусть будет неправильность!.. Может быть, этим выиграется время... Некоторое время будет править Михаил, а потом, когда все угомонится, выяснится, что он не может Царствовать, и Престол перейдет к Алексею Николаевичу...» (Последнее рассуждение из эмигрантских уже мемуаров, разумеется, не более чем неуклюжая попытка оправдаться задним числом. – С.Ф.)
В.В. Шульгин «на месте преступления» (в Таврическом дворце, где заседала Дума). Кадр из полнометражного документального фильма «Перед судом истории», снятого в 1964 г. на «Ленфильме» режиссером Фридрихом Эрмлером, запущенном в производство благодаря поддержке заместителя заведующего отделом культуры ЦК КПСС Г.И. Куницына:
http://sergey-v-fomin.livejournal.com/127024.html
П.Н. МИЛЮКОВ: «В Петербурге ночь на 3 марта, в ожидании Царского отречения, прошла очень тревожно. Около 3 часов ночи мы получили в Таврическом дворце первые известия, что Царь отрекся в пользу Великого Князя Михаила Александровича. Не имея под руками текста манифеста Императора Павла о Престолонаследии, мы не сообразили тогда, что самый акт Царя был незаконен. Он мог отречься за Себя, но не имел права отрекаться за Сына.
Несколько дней спустя я присутствовал на завтраке, данном нам военным ведомством, и возле меня сидел Великий Князь Сергей Михайлович. Он сказал мне в разговоре, что, конечно, все Великие Князья сразу поняли незаконность акта Императора. Если так, то, надо думать, Закон о Престолонаследии был хорошо известен и Венценосцу.
Неизбежный вывод отсюда – что, заменяя сына братом, Царь понимал, что делал. Он ссылался на свои отеческие чувства – и этим даже расстрогал делегатов. Но эти же отеческие чувства руководили Царской Четой в их намерении сохранить Престол для Сына в неизменном виде.
И в письмах Императрицы имеется место, в котором Царица одобряет решение Царя, как способ – не изменить обету, данному при короновании. (В этом смысле я истолковал “последний совет Царицы” в “Последних новостях”.)
Сопоставляя все это, нельзя не прийти к выводу, что Николай II здесь хитрил, давая октябрьский манифест. Пройдут тяжелые дни, потом все успокоится, и тогда можно будет взять данное обещание обратно. Недаром же Распутин обещал сыну благополучное Царствование...»
Историк Г.М. КАТКОВ (1903–1985) в своей книге «Февральская революция» замечает по этому поводу: «Безосновательны все подозрения, что акт отречения подписан был с внутренними оговорками и нарочно был составлен в таких выражениях, которые делали его юридически уязвимыми, а следовательно при первой возможности облегчали его отмену. Конечно, законность акта была спорной, но в тот момент это было вопросом чисто академическим. Основные законы не позволяли отречения за Наследника Престола, но они не предусматривали и отречения самого Монарха. Акт отречения вносил изменение в конституционную структуру, такое изменение не было и не могло быть предусмотрено основными законами».
Подполковник В.М. ПРОНИН, описывая впечатления в Ставке от Царского Манифеста, вспоминал: «Я посмотрел на Великого Князя [Сергея Михайловича]: он был бледен; на глазах блестели слезы. “И за Сына отрекся”... – тихо произнес он дрожащими губами. [...] Отречения Императора от Престола и за Сына никто не ожидал. Это было полной неожиданностью для всех».
Василий Михайлович Пронин в последние годы жизни.
В.М. Пронин (1882–1965) – офицер, участник русско-японской, германской и гражданской войн. С 1916 г. начальник оперативного отделения в управлении Генерал-квартирмейстера штаба Верховного главнокомандующего. В эмиграции в Белграде. Преподавал на Высших военно-научных курсах генерала Головина. Редактор и издатель «Военного сборника», редактор и издатель газеты РОВСа «Русский голос» (1937-1941). После войны переехал в Бразилию. Автор воспоминаний «Последние дни Царской Ставки». Скончался в Сан-Паулу.
Полковник А.А. МОРДВИНОВ передает разговор с ГОСУДАРЕМ, состоявшийся 4 марта: «Он задумался и вдруг спросил: “Что обо всем говорят, Мордвинов?”
– Ваше Величество, – ответил опять безтолково, волнуясь, я, – мы все так удручены, так встревожены... для нас это такое невыносимое горе... мы все еще не можем придти в себя... для нас все так непонятно и чересчур уж поспешно... а в Ставке, как я слышал, особенно не понимают, отчего вы отреклись в пользу брата, а не законного Наследника, Алексея Николаевича; говорят, что это совсем уже не по закону, и может вызвать новые волнения.
Государь еще глубже задумался, еще глубже ушел в себя, и, не сказав больше ни слова, мы вскоре доехали до вокзала...
Государь прошел в последнее большое отделение вагона, где находилась Императрица [Мария Феодоровна], а я остался в коридоре, выжидая указаний о нашем обратном отъезде. Его Величество скоро открыл дверь и сказал мне: “Мордвинов, Матушка вас приглашает к обеду. Я потом вам скажу, когда поедем обратно”, – и снова закрыл дверь»
Однако продолжения разговора так и не последовало.
«Знамение». Крещение Наследника Цесаревича Алексея Николаевича. Петергоф 11 августа 1904 г. Картина художника Ильяса Файзуллина. (Фрагмент.)
ИМПЕРАТРИЦА АЛЕКСАНДРА ФЕОДОРОВНА (2 марта): «...Всемогущий Бог надо всем, Он любит Своего Помазанника Божия и спасет Тебя и восстановит Тебя в Твоих правах! Вера Моя в это безгранична и непоколебима...»
(3 марта): «Я вполне понимаю Твой поступок, о Мой Герой! Я знаю, что Ты не мог подписать противного тому, в чем Ты клялся на Своей коронации. Мы в совершенстве знаем друг друга, нам не нужно слов, и, клянусь жизнью, мы увидим Тебя снова на Твоем Престоле, вознесенным обратно Твоим народом и войсками во славу Твоего Царства. Ты спас Царство Своего Сына, и страну, и Свою святую чистоту, и [...] Ты будешь коронован Самим Богом на этой земле, в Своей стране».
(4 марта): «Только сегодня утром мы узнали, что все передано М[ише], и Бэби теперь в безопасности – какое облегчение!»
Продолжение следует.