Конюшенный двор в Петербурге, где в ночь с 9 на 10 марта 1917 г. находилось тело Г.Е. Распутина. Дореволюционное фото.
Миссия Купчинского (начало)
Именно в это время в Петрограде в кабинете министра-председателя князя Г.Е. Львова состоялся важный разговор.
«...Министр-председатель посмотрел на меня через очки внимательным сосредоточенным взглядом и несколько наклонился вперед. После небольшой паузы он ответил мне уверенно и твердо:
– Да, вы правы, его необходимо уничтожить, но как это сделать?
– Вывезти ночью в глухое место из Царского и зарыть гроб с телом при двух-трех свидетелях и составить акт, а еще лучше сжечь...
– Сжечь, конечно, лучше всего, потому что рыть мерзлую землю очень трудно и долго, и могут заметить...
– Тогда сжечь...
– Но можете ли вы удачно это сделать?.. Надо подобрать людей, надо все это без огласки...
– Предоставьте мне, князь, – ответил я, вставая, – через день-два я вручу вам акт об уничтожении тела.
– Конечно, если оно будет уничтожено, то все эти поклонения и вся эта возня с его трупом кончатся к общему благополучию России... Поручаю вам, делайте, как находите нужным, но помните: осторожность...
Князь Георгий Евгеньевич Львов (1861†1925) – со 2 марта по 7 июля 1917 г. министр-председатель Временного правительства.
Я вышел от князя прямо к секретарю его г. Кайстра, с которым мы много говорили об этом деле.
– Ну, что?..
– Сейчас поеду в Царское, собственно по другому делу, но князь поручил мне попутно ликвидировать Распутина окончательно.
Он пожал мне крепко руку и пожелал успеха».
Это и был тот самый «очень энергичный комиссар» – Филипп Петрович Купчинский. То, «другое дело», о котором он пишет в воспоминаниях, было как нельзя кстати. Из Царского Села для автобазы временного правительства он должен был перегнать автомобили, полученные из Ставки.
Однако прежде чем отправиться в Царское Село, попытаемся заглянуть в прошлое этого человека, чтобы понять, кому доверили непосредственное исполнение преступления.
Удивительную характеристику поэта и публициста Ф.П. Купчинского, в 1904-1905 гг. военного корреспондента газеты «Русь», находим в воспоминаниях коменданта Порт-Артура генерал-лейтенанта А.М. Стесселя (1848†1915), по недостаточно проверенному обвинению заключенного в Петропавловскую крепость и освобожденного в апреле 1909 г. по личному распоряжению Государя:
«Купчинский... Этого я почти не помню в Артуре, он уехал до осады и за полгода до сдачи крепости. Уехал он на шлюпке с приезжавшим в Порт-Артур корреспондентом Борисом Тагеевым.
И вот, спустя большой промежуток времени, по возвращении из плена, явился к генералу Рейсу, уже в Петербурге, унтер-офицер, сопровождавший Тагеева, и представил его донесение. Донесение это, в виду важности, передано в главный штаб 30 апреля 1905 года за № 270.
Тагеев сообщал в нем, что когда он с Купчинским выехал на китайской шаланде из Артура в Инкоу, на пути им на горизонте встретился японский миноносец, который мог их не заметить. Тагеев и бывший с ним унтер-офицер хотел пройти мимо незамеченными, но Купчинский вдруг вскочил и стал махать белым платком миноносцу, после чего последний и взял всех троих в плен.
По донесению Тагеева, Купчинский начал немедленно рассказывать японцам все, что знал о Порт-Артуре, несмотря на то, что его никто и не расспрашивал об этом. Тот же Купчинский, когда был в Японии в плену, вращаясь в кругу пленных офицеров, которые его еще не знали, был посвящен несколькими нашими офицерами в план бегства, которое они хотели устроить. Во главе заговорщиков был поручик Святополк-Мiрский.
Купчинский выдал заговорщиков японцам. Все офицеры были арестованы, а некоторые, как например Святополк-Мiрский, подверглись даже истязаниям, а Купчинский, едва ли не в знак признательности к нему японцев, был отпущен из плена, но предварительно избит до безпамятства нашими офицерами за свое шпионство. Все эти факты признает и не может не признавать сам Купчинский. Вот вам мои "обличители" в печати. После всего, что я сказал, я думаю, всякий поймет, почему я не вступаю в полемику с этими господами».
Ф.П. Купчинский во время пребывания в Японии. 1905 г.
Но «эти господа» вовсе не собирались оставлять в покое генерала. «Когда генерал Стессель приехал в Россию, – читаем в уже цитированной нами книге, – к нему пришел тот самый Купчинский, который написал так много грязи в «Руси», и предложил ему свои услуги для реабилитации генерала Стесселя от писаний Ножина. Генерал, зная – что такое Купчинский, приказал указать ему на дверь. Это было при свидетелях.
Купчинский ушел, произнося угрозы, говоря, что генерал пожалеет, что отказался от его услуг, и вспомнит его. Предсказания Купчинского наполовину оправдались, генерал вспомнил Купчинского, вспомнил, но не пожалел, что не воспользовался его услугами...»
Известно, что самого журналиста в 1909 г. арестовывало Охранное отделение по обвинению в разглашении тайны. В течение несколько месяцев он находился в тюрьме.
С началом первой мiровой войны Ф.П. Купчинский вновь занялся привычным делом.
Служивший в Ставке М.К. Лемке, отдавая дань ловкости своего коллеги, в целом невысоко оценивал его (запись 4 марта 1916 г.): «Вчера приехал и вчера же уехал Филипп Петрович Купчинский, корреспондент “Русского чтения” и “Летописи” Дубенского. Будучи призван из ополчения, он состоит офицером для поручений при головном эвакуационном пункте № 101; после японской войны был награжден офицерским боевым отличием с указанием “нашему военному корреспонденту”. Куропаткин просил начальника штаба принять его. Алексеев принял и высказал свой взгляд на печать. Тот записал все это; Ассанович через Пустовойтенко представил начальнику штаба, который написал на рукописи “Согласен”. Теперь это интервью будет в “Биржевых ведомостях”. Какая все шушера попадает к нему из журналистов!»
Знакомый с Ф.П. Купчинским как раз в это время журналист А.А. Боровой так описывал его внешность: «он был ещё молод, лет тридцати, не более. Огромный, статный, рыжий, занимавшийся спортом, ежедневно по утрам катавшийся верхом, по внешнему виду, манерам, костюму – он был классическим типом энгишиена».
...О дальнейшей участи Купчинского нам пока ничего не известно. Знаем лишь, что после большевицкого переворота он остался в России, здесь же и скончался. В январе 1927 г. Е.М. Лаганский пишет о нем: «ныне умерший». Промелькнуло, правда, одно известие: имя Купчинского было обнаружено на некоторых агитационных плакатах Вооруженных Силах Юга России. Выходит журналист какое-то время сотрудничал в ОСВАГе.
Обложка одной из первых книг Ф.П. Купчинского, вышедшей в Петербурге в 1902 г.
В марте 1917 г. Купчинский прибыл в Царское Село с мандатом уполномоченного Государственной Думы.
«В тот же день, – продолжает свое повествование (после своей встречи с министром-председателем Львовым) Ф.П. Купчинский, – на автосанях мы мчались по рыхлому снежному заносу Царскосельского шоссе.
Снежные вихри вздымались из-под широких полозьев; бешено трещал стосильный паккар...
На каждом шагу нас останавливали милиционеры, но это было уже обычным...
Зимний вечер, лунный, морозный и звучно-тихий висел над белыми громадами Царскосельских дворцов, когда мы, шаркая полозьями по укатанному снегу, въезжали в Царское.
Через несколько минут я слушал рассказ членов царскосельского временного комитета:
– Солдаты не желают нести караул у его трупа.
– День и ночь толпы людей окружают вынутый из могилы гроб, с него снимают фотографии, его осматривают, трогают; он, как живой, прекрасно набальзамированный... Теперь кто-то распорядился его поставить в пустой товарный вагон, и вагон осаждают тысячи и тысячи народа...
– Надо это кончать...
Вагон с телом Распутина стоял на запасном пути, но это не мешало безчисленным любопытным находить его и осаждать даже ночью.
– Посмотреть, только бы посмотреть... – говорили в толпе. Ходили со своими фонариками, ходили украдкой от знакомых, как бы тая какое-то странное, непонятное, настойчивое желание увидеть пресловутого покойника.
Ходили не только «простые» обыватели, но любопытствовали активно и самые сознательные, сказал бы, передовые интеллигенты...
...Только что передо мною на допросе промелькнули лица бывших приближенных низложенного Царя... Один за другим они сказали, что роль Распутина при Дворе была выдающейся.
Он делал, что хотел, авторитет его был громаден.
С ним приходилось считаться [...]
Их слова вспоминались невольно, когда я наблюдал эти толпы любопытных, гуськом, сторонкой, тихонько пробиравшихся к вагону с гробом».
Упоминание о «бальзамировании» тела Г.Е. Распутина мы встречаем чуть ли не во всех статьях на эту тему. Однако известно вполне определенное желание Императрицы не производить бальзамирования, каковое участники вскрытия вряд ли бы посмели нарушить. Ни слова о бальзамировании не пишет и Е.М. Лаганский в первой подробной своей статье 1917 г. на эту тему «Как нашли могилу Распутина».
«На лице были следы румян», – писал один из журналистов («Петроградский листок». 1917. 14/27 марта. С. 3). Но ведь это один к одному совпадает со свидетельствами тех, кто в июле 1918 г. под Екатеринбургом сжигал мощи Царственных Мучеников: «...Они выглядели словно живые – на лицах Царя, девушек и женщин даже проступил румянец».
Православные верующие хорошо понимают – о чем тут речь…
Общий вид доведенного до второго этажа Серафимовского убежища с храмом и могилой Царского Друга.
Прервем здесь повествование, чтобы подчеркнуть неоспоримый, подтверждаемый даже ненавистниками Распутина, факт: сама мученическая кончина старца Григория выявила глубокое народное (причем самых широких слоев) его почитание.
Еще нам предстоит выяснить, при каких обстоятельствах произошло само убийство (до сих пор мы описываем его исключительно по воспоминаниям убийц – извращенца Юсупова и фигляра Пуришкевича). Есть несколько свидетельств, что само дело и его копии в первые дни после февральского переворота были уничтожены.
Кто-то в те же бунташные дни позаботился вымучить у профессора кафедры судебно-медицинской экспертизы Петроградской медицинской академии Д.Н. Косоротова, вскрывавшего тело Г.Е. Распутина, угодные заговорщикам «свидетельства» (последнему обстоятельству есть неоспоримые доказательства).
Но есть свидетельство, как говорится, из первых рук. За два месяца до переворота последний министр внутренних дел Российской Империи А.Д. Протопопов, как известно, курировавший все дело об убийстве Распутина, пригласил к себе сотрудника газеты «Новое время» Я.Я. Наумова.
Александр Дмитриевич Протопопов (1866†1918) в своем министерском кабинете. 1916 г. Фото Карла Буллы.
Вот что услышал тогда в министерском кабинете во время «беседы по общеполитическому вопросу» журналист, сумевший рассказать об этом только 19 марта 1917 г. (т. е. уже после уничтожения в стране Русского правления):«Это не просто убийство, – воскликнул Протопопов, – это итальянская мафия, в которой участвовали озлобленные люди, превратившие убийство в пытку. Распутина живьем топили в реке. Его ранили – я не знаю, как происходило дело во дворце Юсупова, – а затем связанного по рукам и ногам, бившегося в автомобиле везли через весь город, чтобы бросить в прорубь. Шарлотта Кордэ нанесла сразу свой удар – это было политическое убийство. Здесь же какое-то мрачное дело мщения, какая-то мафия в полном смысле слова...»
Сказанное следует сравнить с характеристикой князя Ф.Ф. Юсупова и дела рук его в «Записках» Великого Князя Николая Михайловича, как известно, сочувственно относившегося к самому убийству: «Сознаюсь, что даже писать все это тяжело, так как напоминает [...] средневековое убийство в Италии!!»; «Итальянцы XIV или XV столетия могли бы гордиться таким экземпляром, а я недоумеваю и, откровенно говоря, скорблю, так как он – муж моей племянницы».
Великий Князь Николай Михайлович.
«Для меня, – писал Великий Князь Димитрий Павлович кн. Ф.Ф. Юсупову 27 февраля 1920 г., – этот факт [убийство Распутина. – С.Ф.] всегда останется темным пятном на совести... Убийство всегда убийством и останется, как бы там не стараться этому факту придавать мистического значения!» В конце 1920-х Великий Князь признавался: «Убийство было совершено нами в припадке патриотического безумия... Мы обязались никогда не рассказывать об этом событии...»; «Та самая сила, которая толкнула меня на преступление, мешает и мешала мне поднять занавес над этим делом».
Сам Григорий Ефимович незадолго до убиения дал духовную характеристику той силе, назвав слуг ее «братьями зла». А вот как писал о сожжении останков Г.Е. Распутина после февральского переворота французский посол Морис Палеолог: «Изобретшие этот зловещий эпилог имеют предтечу в итальянском средневековье, ибо воображение человеческое не обновляет безконечно форм выражения своих страстей и стремлений».
Уже после переворота Великая Княгиня Елизавета Феодоровна рассказала одному из участников убийства Ф.Ф. Юсупову, как «несколько дней спустя после смерти Распутина пришли к ней игумении монастырей [судя по всему, ее единомысленницы по отношению к Г.Е. Распутину. – С.Ф.] рассказать о том, что случилось у них в ночь на 30-е [т.е. в самый момент убиения. – С.Ф.]. Священники во время всенощной охвачены были приступом безумия, богохульствовали и вопили не своим голосом. Инокини бегали по коридорам, голося, как кликуши, и задирали юбки с непристойными телодвижениями». Характерно, что рассказывавшие и записывавшая это вкладывали в приведенные нами слова иной смысл. Тем ценнее эти их свидетельства для нас.
Вопреки рассказам некоторых мемуаристов о радости петербуржцев по поводу смерти Г.Е. Распутина, это, по словам осуществлявшего личную охрану Царя жандармского генерала А.И. Спиридовича, – не более чем «аристократическая легенда». В действительности простые люди были встревожены случившимся.
«Спустя месяц после убийства Распутина, – сообщало “Новое время”, – в Петрограде в большом количестве получила распространение брошюра под заглавием “Новый Мученик”. В этой брошюре [...] рассказывалась биография Распутина и доказывалось, что этот [...] человек святой и по роду своей смерти должен почитаться мучеником. К брошюре приложены фотографические снимки, сделанные с Распутина при извлечении его из воды. При этом поясняется, что судорожно-сведенные руки Распутина надо понимать так, что одной рукой он молится, а другою благословляет. Оригиналы этих снимков, как святыню, хранили бывшая Царица Александра Феодоровна и бывший министр внутренних дел Протопопов. Брошюра эта усиленно распространялась среди воинских частей, отправлявшихся в действующую армию».
http://anastasiarahlis.livejournal.com/14622.html
Впервые на сам факт выхода брошюры обратил внимание тюменский исследователь А.В. Чернышов, обнаруживший в местных архивах немало документов о жизни Григория Ефимовича. Саму брошюру, к сожалению, до сих пор найти не удалось.
После извлечения тела Г.Е. Распутина из промоины в Петербурге, согласно безпристрастным отчетам полиции, множество людей устремилось к реке, черпая воду из того места, где он принял мученическую кончину. Эту воду разносили как святыню по домам. Последнее подтверждает и запись, обнаруженная в архиве В.М. Пуришкевича уже после его смерти. Он пишет, что к месту обнаружения тела Старца «стали стекаться целыми вереницами, главным образом женщины, начиная с самых верхов и кончая низами с кувшинами и бутылками в руках, чтобы запастись “освященной” распутинскими останками невской водой».
«Вид проруби» у Петровского моста, где было обнаружено тело Г.Е. Распутина.. Снимок из т.н. «Полицейского альбома». Государственный музей политической истории России в Петербурге.
Многие чтители Старца собирали снег и землю с места его погребения. Вспомним, далее, уже приведенные нами свидетельства о том, как съехавшимися в Царское Село людьми была разобрана в ратуше крышка от гроба Распутина.
Как писали в газетах, в первых числах марта 1917 года «в печати уже мелькали известия, что около трупа Гришки стали создаваться различные толки, и чей-то угодливый старому порядку голос нашептывал провокаторское известие о чудесах, обнаруженных у гроба».
В приведенном пассаже характерно не только безусловное отрицание apriori возможности самих чудес, но и навешивание на тех, кто был их свидетелем, кто в них верил, политического ярлыка приверженности Царскому режиму, обвинение в провокаторстве.
Но ведь это – еще и еще раз повторим! – народное почитание старца Григория, начавшееся сразу же после его мученической кончины! Впрочем, князь мiра сего с тех пор настолько преуспел, что даже мvроточение икон он, через внешне авторитетных людей, объявляет ныне явлением ничего не значащим.
Продолжение следует.