Нечто о «Французской народной линии»
«На наших перьях держатся их авторитеты».
Из редакционных разговоров.
«Многие будут оскорблены – пусть утешатся тем, что им дозволено и дальше жить опьяненным каждодневным дурманом».
Эрнст НИКИШ.
И почему между буржуа столько лакеев, да еще при такой благородной наружности?
Пожалуйста, не обвиняйте меня, не кричите, что я преувеличиваю, клевещу, что во мне говорит ненависть. К чему? к кому? зачем ненависть? Просто много лакеев, и это так. Лакейство въедается в натуру буржуа все более и более и все более и более считается добродетелью. Так и должно быть при теперешнем порядке вещей. Естественное следствие. […]
Француз любит ужасно забежать вперед, как-нибудь на глаза к власти и слакейничать перед ней что-нибудь даже совершенно безкорыстно, даже и не ожидая сейчашней награды, в долг, на книжку. Вспомните всех этих искателей мест […] Вспомните, какие штучки и коленца они выделывали и в чем сами признавались. […]
Взял я раз в кафе одну газету от 3 июля. Смотрю: письма из Виши. В Виши гостил тогда император, ну и двор, разумеется; были кавалькады, гулянья. Корреспондент все это описывает. Он начинает:
“У нас много превосходных наездников. Разумеется, вы тотчас же угадали самого блестящего из всех. Его величество прогуливается каждый день в сопровождении своей свиты и т. д.”.
Оно понятно, пусть увлекается блестящими качествами своего императора. Можно благоговеть перед его умом, расчетливостью, совершенствами и т.д. Такому увлекающемуся господину и нельзя сказать в глаза, что он притворяется. “Мое убеждение – и кончено”, – ответит он вам, ни дать ни взять как ответят вам некоторые из наших современных журналистов. Понимаете: он гарантирован; ему есть, что вам отвечать, чтоб зажать вам рот.
Свобода совести и убеждений есть первая и главная свобода в мiре. Но тут, в этом случае, что может он вам ответить? Тут ведь уж он не смотрит на законы действительности, попирает всякое правдоподобие и делает это намеренно.
А для чего бы, кажется, это делать намеренно? Ведь ему никто не поверит.
Сам наездник, наверно, этого не прочтет, а если и прочтет, то неужели французик, писавший “correspondence”, газета, ее поместившая у себя, и редакция газеты, неужели ж все они до того глупы, чтоб не разобрать, что владыке вовсе не нужна слава первого наездника во Франции, что он под старость вовсе и не рассчитывает на эту славу и, конечно, не поверит, если его будут уверять, что он самый ловкий наездник из всей Франции; говорят, он человек чрезвычайно умный.
Нет-с, тут другой расчет: пусть неправдоподобно, смешно, пусть сам владыка посмотрит на это с отвращением и презрительным смехом, пусть, пусть, но зато увидит слепую покорность, увидит безграничное падам до ног, рабское, глупое, неправдоподобное, но за то, падам до ног, а это главное.
Теперь рассудите: если б это было не в духе нации, если б такая подлая лесть не считалась совершенно возможной, обыкновенной, совершенно в порядке вещей, и даже приличной – возможно ли было бы поместить в парижской газете такую корреспонденцию? Где вы встретите в печати подобную лесть, кроме Франции?»
«Зимние заметки о летних впечатлениях».