Вид с Городка на Москву-реку в сторону монастыря. 1950-е гг.
«Угодника святые мощи» (окончание)
«Посмотри, какой прекрасный цвет этого черепа: истинно он желт и тверд».
Слова Царя Алексея Михайловича, сказанные в 1656 г. о мощах Преподобного Саввы.
Как только миновала военная опасность, М.М. Успенский возвратил мощи Преподобного на свою дачу в Звенигороде. Однако безопасность их не переставала безпокоить его.
В 1962 г. он обратился с просьбой к внуку от второго сына (своему полному тезке –Михаилу Михайловичу) изготовить из специального, неподверженного коррозии, авиационного сплава ковчег для дальнейшего хранения Святыни.
Михаил Михайлович Успенский (1946†2011), внук хранителя мощей Преподобного Саввы, кандидат технических наук, стал впоследствии действительным членом Российского Дворянского Собрания, главным редактором газеты «Дворянский вестник».
«Долгое время, – вспоминал Успенский-младший, – мощи хранились в доме, но однажды дед попросил меня изготовить надежный четырехугольный специальный сосуд с плотною крышкой, объяснив его назначение. Я в те годы работал на заводе, и особого труда выполнить просьбу мне не составило. Мощи были завернуты в полотно, уложены в ковчег из нержавейки и зарыты на приусадебном участке. Уверен, не обошлось без Божьего провидения, так как вскоре на даче произошел пожар – дом выгорел дотла, но Святыня не пострадала. После этого мощи были перевезены в московскую квартиру деда».
Дом Успенских на Городке до пожара.
Итак, именно после этого пожара, случившегося в 1975 г., когда дом Успенских на Городке был полностью уничтожен огнем, хранитель Святыни, воспринявший произошедшее как знак Свыше, решил перевезти мощи в свою московскую квартиру.
Там в секретере рабочего кабинета ковчег с ними и хранился
***
Между тем, мама моя, Надежда Сергеевна Фомина, 12 ноября 1980 г. уволившись из санатория, вышла на пенсию.
Незадолго до этого один из отдыхающих, художник, подарил ей небольшой этюд, изображающий крыло введенского усадебного дома с кабинетом, в котором она работала.
Всё, как всегда… Вечер… В левом крыле усадебного дома, там, где ее кабинет, ярко горит свет… Тени и блики от светящегося окна падают на снег…
Нужно ли говорить, что этой картиной мама особенно дорожила.
Выйдя на пенсию, мама недолго оставалась без дела. Вскоре она устроилась в поликлинику Художественного фонда СССР.
Особо запомнившимся событием этого времени было для нее участие в 1983 г. в VI Съезде Союза Художников СССР – последнем в истории этого объединения.
Память об этом сохранилась и в фотографиях.
Поразительно, но и на новом месте работы мама сохранила связь со старым своим (со звенигородских еще времен) пациентом.
Поликлиника располагалась неподалеку от станции метро «Динамо». Михаил Михайлович и по членству в Союзе художников и территориально (квартира его находилась на улице Усиевича, рядом с «Соколом») был тесно с ней связан.
Михаил Михайлович Успенский.
То были для него трудные годы.
Супруга его Софья Дмитриевна скончалась. Подходили и его сроки.
За больным 90-летним стариком ухаживали его родные: сноха Антонина Владимiровна, ученый-археолог и ее внучки – Мария и Александра Саввишны. Как мог заботился о нем и его старший сын – Савва Михайлович, ученый-биолог и полярный исследователь.
Савва Михайлович Успенский.
Главным вопросом для Михаила Михайловича был: как дальше быть с хранящимися у него мощами Преподобного Саввы.
О том, как развивались события далее, существует ряд противоречащих в деталях друг другу свидетельств, исходящих от родных самого хранителя.
Объясняется это, на мой взгляд, просто: как я уже писал, свою миссию Михаил Михайлович тщательно скрывал даже от самых близких ему людей.
Прекрасно помню, как моя мама, человек, разумеется, посторонний М.М. Успенскому, но всё же, как врач, довольно близкий и пациенту и его семье, которому все они доверяли, была очень удивлена, когда впоследствии узнала, что хранителем неожиданно объявившейся Звенигородской Святыни был Михаил Михайлович.
Что и говорить, люди то время умели хранить тайны.
По дошедшим до нас разным сведениям, М.М. Успенский искал надежного человека, которому он мог бы передать мощи. «Я не умру, пока не определю святые мощи», – говорил он родным.
За советом он обращался к протоиерею Владимiру Ганину, настоятелю Успенской церкви в селе Жилино Люберецкого района Московской области. Тот, рассказывают, посоветовал обратиться к отцу Евлогию (Смирнову) – в то время эконому Троице-Сергиевой Лавры, поставленному затем в архиереи.
Незадолго до кончины, по личной просьбе М.М. Успенского, внучки отвезли ковчег с мощами некоей Наталии – москвичке, ведшей монашеский образ жизни, о которой говорили: «Она – чистейший человек».
Об этой самой Наталии известно только то, что она служила в Государственном историческом музее в Москве.
Музей этот был не только местом работы снохи и внучек хранителя, но и самого Михаила Михайловича. Не забудем также, что ГИМ был известен еще и тем, что в нем работали монахини в мiру.
Среди них, например, была Татьяна Николаевна Протасьева (1904†1987), специалист по древнерусской книжности и тканям, а в другой реальности – схимница, духовная дочь известной матушки Фамарь (Марджановой), которых запечатлел в своих эскизах к «Уходящей Руси» П.Д. Корин.
Т.Н. Протасьева. Фрагмент эскиза П.Д. Корина «Молодая монахиня» к картине «Уходящая Русь». 1934 г.
Именно на квартире этой самой Наталии и произошла передача мощей Преподобного Саввы приехавшему сюда священнику Евгению Зенкину.
«Отслужив молебен перед св. мощами, – читаем в современных публикациях, – он благоговейно принял их и бережно хранил у себя более двух лет».
Основываясь на обнародованных ныне неясных рассказах родственников М.М. Успенского, можно придти к выводу, что человек этот был, в общем, случайным. Однако это, конечно, не могло быть так. Трудно представить, чтобы Михаил Михайлович, на протяжении всей своей жизни несший подвиг хранения Святыни, вручить ее безвестному человеку.
В свое время мне приходилось знать отца Евгения, служившего в храме Покрова Пресвятой Богородицы в подмосковном Акулове (станция Отрадное по Белорусской железной дороге). В этом храме я некоторое время прислуживал.
За алтарем Покровского храма.
Так вот, по словам Батюшки, он соборовал и причащал М.М. Успенского. Кроме мощей Преподобного Саввы от Михаила Михайловича о. Евгений, по его словам, получил частицы других древних святых, прославленных еще до разделения Церквей.
Сохраненную М.М. Успенским часть главы Преподобного Саввы отец Евгений передал 25 марта 1985 г. в первую возрождавшуюся в то время православную обитель – Московский Свято-Данилов монастырь, где она вплоть до лета 1998 г. почивала в алтаре храма Семи Вселенских Соборов.
По словам о. Евгения, во время передачи им мощей наместнику обители архимандриту Евлогию (Смирнову) они стали дивно благоухать.
При этом, как говорил Батюшка, отец наместник подарил ему частичку мощей. «Я принял, соорудил для них специальный мощевик и прикрепил к иконе преподобного Саввы в Покровском храме, где я служу».
Небольшая часть мощей хранится и у самого отца Евгения.
Маленькую частицу святыни от честной главы передал он также мне, узнав о моем переезде с семьей на постоянное жительство в бабушкин дом в Саввинской Слободе. Случилось это как раз в канун возвращения мощей Преподобного в основанную им 600 лет назад обитель.
Этот драгоценный дар с тех пор я хранил в особом ковчежце, пока не закрепил его в мощевике прямо на иконе Преподобного Саввы, которую в алтаре монастырского собора Рождества Пресвятой Богородицы некоторое время спустя вручил мне наместник, архимандрит Феоктист (Дорошко).
Священник Евгений Зенкин за алтарем храма Пресвятой Богородицы в Акулове.
Отец Евгений почил 20 мая (н.ст.) 2017 г. Отпевали его в храме в честь иконы Божией Матери «Нечаянная Радость» в Марьиной Роще, где он начинал свое служение. Похоронили на Перепечинском кладбище в Солнечногорском районе Московской области (участок 94, № 49-76).
Что касается Михаил Михайловича Успенского, то почил он в 1984 году. Похоронили его на московском Введенском кладбище, на котором упокоилось немало Святых и подвижников благочестия 1920-1930-х годов.
Так случилось, что именно моя мама подписывала свидетельство о его смерти.
В память о Михаиле Михайловиче члены семьи подарили ей небольшую картину Павла Дмитриевича Корина (1892†1967) из собрания почившего.
Картина эта, хранящаяся у нас в семье, вдвойне дорога мне: не только как память о Михаиле Михайловиче Успенском, но и об авторе самой картины – великом русском художнике.
В самом начале 1991 г. вместе с фотографом журнала «Советская литература», в котором я тогда работал, мы ходили в Марфо-Мариинскую обитель для съемки, которая должна была сопровождать одну из публикаций.
Кроме известных нестеровских фресок, осматривали мы тогда и усыпальницу, которую готовила для себя Великая Княгиня Елизавета Феодоровна. Расписывал ее П.Д. Корин.
В четвертом, апрельском номере журнале «Лепта» (так к тому времени стала называться «Советская литература») были впервые опубликованы фотографии этой малоизвестной работы тогда еще молодого художника.
А уже в конце 1991 г. мне с супругой Тамарой и дочерью Татьяной довелось побывать в доме-мастерской П.Д. Корина на Пироговской.
Супруги Павел и Прасковья Корины.
Привел нас туда Алексей Сергеевич Георгиевский – литературовед, доктор филологических наук, автор историко-художественных миниатюр «Клейма». А еще он был внуком духовных детей схиигумении Фамарь (княжны Марджановой), над книгой о которой «Детки мои любимые…» я тогда работал. (Алексей рассказывал о том, как его родители подыскивали матушке тот самый маленький домик в Перхушкове, в котором она жила и скончалась, сломанный уже после того как участок с ним перешел к моему крестному о. Валериану.)
Корины в своем доме-мастерской на Пироговской.
По дому и мастерской нас водила вдова Павла Дмитриевича – Прасковья Тихоновна (1900†1992), являвшаяся до самой кончины главным хранителем музея, а до своей женитьбы – воспитанницей Марфо-Мариинской обители.
Кроме потрясающих эскизов к известной, но так и ненаписанной картине художника «Уходящая Русь», выставленных в особом зале, осмотрели мы также знаменитую коллекцию икон П.Д. Корина, происходившего, как известно, из палехских иконописцев, а также его библиотеку и обстановку самого дома, в котором творил живописец.
Не так давно прочитал я дневниковую запись критика Валентина Курбатова (также побывавшего в мастерской Павла Дмитриевича), удивительно проникновенную и точную по смыслу и настроению:
«…Наконец, перешли в саму мастерскую. Белел какой-то слепой белизной громадный холст во всю ширину и высь зала. Пыль притеснила его, и оттого он был как-то особенно мертвен стояли большие, в полтора-два роста, фигуры тех, кто должен был населять этот холст, голоса этого немого хора […]
Могущественная сила была в поставе каждой фигуры, в пламени лика, в самой неукротимой энергии живописи, в роскоши асфальтов на монашеских рясах, в пиршестве праздничных риз, в сверкании митр. Но главное – сами лики, спокойная сила взгляда.
Это была “Русь Уходящая”, но уходящая в такую свободу и правду, в такие обетования, где свет во тьме светит и тьма не объемлет его. Это был уход, но уход сильных, человечества титанов и героев, которым нечем дышать в этом ослабленном мiре.
Их легкие были не для этой земли. Они видели так высоко, и правда из была так велика, что этот полутора- и двухчеловеческий рост был им единственно естественен – по духу и плоти.
Это был портрет Руси в ее высочайшем выражении, в горнем взлете, в последнем развитии.
И покажи эту Русь уходящую во всем могуществе ее ухода на том громадном холсте, за ней ушел бы народ, потому что земля без этой силы была бы пустыня и сирота».
Прасковья Тихоновна Петрова (Корина) в облачении Марфо-Мариинской обители.
А вот описание того вечера, случайно сохранившееся в моей записной книжке: «Вечер в мастерской П.Д. Корина. 91-летняя Прасковья Тихоновна почти ничего не слышит даже со слуховым аппаратом. Отсюда поначалу даже некоторая отчужденность и недопонимание. Недавно справляла день рождения. В гостиной, где фисгармония, на столе цветы. На стуле, где, видимо, сиживал П.Д., – его фотография. В зеленой комнате потрясающая коллекция икон, шитье Царских мастерских Бориса Годунова; рояль, подаренный Горьким, на котором играл Святослав Рихтер. Мозаика работы одного из Римских пап, принадлежавшая графу П.Д. Шереметеву.
Супруги Корины были людьми верующими. Ходили обычно в Богоявленский патриарший собор или Новодевичий монастырь. Поддерживали отношения с Патриархом Пименом. Прасковья Тихоновна чувашка. Будучи сиротой попала в Марфо-Мариинскую обитель, где и познакомилась с Павлом Дмитриевичем, которого высоко ценила Великая Княгиня Елизавета Феодоровна, чью усыпальницу по ее просьбе расписывал художник. (Как-то Великая Княгиня сказала П.Д., что ему обязательно нужно ехать в Италию, что, впрочем, впоследствии и случилось.) Матушку Фамарь для “Руси Уходящей” писал он в два приема: сначала ездил в Перхушково, а затем уже после возвращения ее из ссылки…»
«Когда в России отмечалось трехсотлетие Дома Романовых, – рассказывала Прасковья Тихоновна, – Марфо-Мариинскую обитель посетил Николай II. Какая-то из учительниц ему сказала, что у нас есть чувашка. “Кто это?” – спросил Царь. Я вышла.
Передо мной стоял очень красивый человек. На настоящего Императора – а в моем представлении им должен был быть старый и грозный правитель – Он никак не походил.
Он обнял меня за плечи. “Скучаешь?” – спросил Император. “Да”, – ответила я. “А что ты можешь нам по-чувашски прочитать?” – “Отче наш”.
Ему очень понравилось, как я прочитала, а главное – что помню чувашский язык».
Надежда Пешкова. Портрет П.Т. Кориной в чувашском наряде. 1937 г.
Так – всего лишь через одного человека – мы соприкоснулись с нашим Царем-Мучеником!
Благодаря дарственной надписи на книге «Письма из Италии» П.Д. Корина, сделанной Прасковьей Тихоновной, сохранилась и сама дата этой встречи: 19 октября 1991 года. Произошло это практически ровно за год до кончины «Прекрасной Прасковьи» – так называли эту верную подругу великого человека.
Дарственная надпись Прасковьи Тихоновны.
Интересно, что рядом с построенной в 1933 г. П.Д. Кориным мастерской, до сих пор стоит другой исторический дом: Большая Пироговская, 35 а, строение 1.
В этом бывшем владении купцов Решетниковых во время своих приездов в Москву останавливался Григорий Ефимович Распутин. Там, по рассказам современников, была моленная Царского Друга.
Здесь же в 1927-1933 г. снимал квартиру и писатель Михаил Булгаков, начавший тут свой знаменитый роман «Мастер и Маргарита». Именно сюда к нему звонил Сталин…
Впрочем, об этом мне уже приходилось писать:
http://sergey-v-fomin.livejournal.com/114563.html
Продолжение следует.